Возлюби врага своего
Шрифт:
За гулом самолета я открывал для себя сейчас абсолютно новую страницу своей жизни, страницу настоящего гражданского патриотизма. Ведь кто, как не я познал в этой стране, что такое настоящая любовь и святое христианское всепрощение.
Желтый огонек над кабиной пилота заставил мое сердце встрепенуться от напоминания операции по деблокированию Великолукского гарнизона. Я, проверив фал, моментально собрался, чтобы уже через минуту увидеть в небе над собой удаляющиеся огоньки самолета. Звенящий зуммер и зеленый огонек возвестили о том, что дверь в преисподнюю открыта и нам осталось сделать последний шаг. Ветер, летящий навстречу, снес мое тело под самый
Хлопок, рывок и я повис над черным пространством осеннего леса. Со дня на день должен был пойти снег и четвертая зима в России примет меня в свои холодные объятья. Оглядевшись, я обнаружил, что Василий, висит надо мной в десятке метров. Благодаря отсутствию ветра нас не снесло в разные стороны, и это уже было первой удачей этой рискованной авантюры.
Потрескивание ветвей под ногами стало предупреждением о приближении земли. Сейчас нельзя было расслабляться, а наоборот, сгруппировавшись, почувствовать внутренним чутьем её близость, чтобы на полусогнутых ногах принять на себя весь удар огромного земного шара. Падение смягчил редкий перелесок, который погасил парашюты и амортизировал удар о землю. Я почти завис в пятидесяти сантиметрах от земли и, расстегнув защелки парашютных лямок, спрыгнул в желтую осеннюю листву. Где-то рядом захрустел Царев, который словно бомба протаранил торчащие ветки, и также как и я, очутился на земле. В сумерках уходящего дня я видел, как он, поднимаясь с земли, перекрестился и шепотом прочитал какую-то молитву.
Времени расслабляться, у нас не было, и мы с Василием, сдернув парашюты с деревьев, тут же спрятали их под большим вывороченным корнем большой сосны.
Василий, присев около пня, достал компас и сориентировался в направлении нашего движения. Еще во время подготовки русское руководство этой операцией аналитически вычислило продвижение бандитской группы. По логике их разбоев можно было понять, что группа идет на север в сторону Карелии, чтобы там перейти границу с Финляндией. Естественно, что западное направление в сторону Германии было перекрыто полностью наступающими войсками. Уход в сторону Прибалтики не имел дальнейших перспектив, так как пришлось бы переправляться через море, которое просто кишело русскими военными кораблями и подводными лодками. Судя по количеству совершенных преступлений, в банде насчитывалось более батальона боеспособных солдат, передвигающихся пешком и на лошадях. Нам было необходимо любыми путями выйти на это бандитское формирование и вывести их прямо на русскую засаду.
— Как ты считаешь, Крис, нам удастся выйти на твоих земляков? — спросил старшина.
— Нет, я не знаю! — сказал я, интригуя Царева.
— Так может быть ты решил примкнуть к своим недобиткам? — взвелся Василий, хватаясь за пистолет.
— Туй ист думкопф, дурной голофа. Дойче золдатен, нихт думкопф, нет дурной голофа. Мы идем нах норд. Север! Эти бандиты нас найдут сами. Туй унд их, геин, идем, нах финланд. Дизе бандитен цайген вир. Будут нас видит и хватайт. Нам надо просто идти.
— Смотри, Крис, если ты меня обманешь, я тебя убью, — сказал Царев с подозрением.
В тот момент я засмеялся. Я видел его недоверие ко мне и понял, что я могу изменить договоренностям с полковником. Только если бы я хотел его убить или сдать в гестапо, я тогда в 42 году не стал бы его отпускать, а просто расстрелял. Подумав об этом, я ему так и сказал:
— Туй помнит, как мой отпускал Царев? Мой мог Царев гешоссен.
Мои слова
— Выходи, я буду стрелять!
Из кустов вышел бородатый солдат в камуфлированной разведывательной куртке цейтбан 34. По его внешнему виду было заметно, что он не один месяц скитается в новгородских лесах.
— Ты кто? — спросил я по-немецки.
— Я Лютер Лемке гренадер 177 пехотного полка дивизии «Адольф Гитлер».
— Унтер-офицер Кристиан Петерсен диверсионно-разведывательная рота «109 Вольф» дивизии «Брандербург».
— А это что за «Иван» с тобой? — спросил гренадер, направив на нас свой автомат.
— Убери солдат автомат, этот полицейский со мной. Мы идем с ним от большевиков в Финляндию, пока там еще находятся наши войска, и они не отступают.
— У вас есть табак? — спросил Лютер, присаживаясь к костру.
— У этого «Ивана» где-то был. Он мужик запасливый и даже не скупится на пулю, когда ему не хотят большевики давать то, что он просит, — сказал я и тут же обратился к Цареву. — Эй, ты, «Иван» des Bock die Scnauze (козья рожа). Табак, дафай бистро-бистро.
Царев улыбнулся и полез в свой солдатский мешок. Порывшись в нем, он достал оттуда кисет и насыпал гренадеру в ладонь табаку. Потом снова улыбнулся и сказал по-немецки:
— Битте, бите, гутен аппетит, гер официр!
— Ты, Крис, откуда его волочешь? — спросил Лютер, скручивая самокрутку из русского самосада.
— Да так, прибился еще полгода назад. Хочет в Германию попасть, а то его большевики враз или к стенке поставят, или повесят. Тупой, как баран, а шнапс жрет целыми ведрами. На хрена ему наша Германия, я никак не пойму?
— У нас не лучше. «Иваны» сбились в свою стаю и не хотят покидать своих мест. Им тут вольготно. Ходят по своим деревням по бабам, жрут шнапс, шпик, а нам достается только то, чем они поделятся. Хотя наших солдат и офицеров в три раза больше, чем этих славян ублюдков. Один раз хотели всех порешить, да передумали, они свои места знают хорошо. Да и с патрулями могут объясняться. Вот поэтому и терпим это дерьмо.
— А кто у вас за командира? — спросил я в надежде услышать знакомую фамилию.
— А, это полковник Курт Бенеман и лейтенант Ланг.
— Бенеман? — переспросил я, сделав удивленное лицо.
— А ты, что, Крис, его знаешь? — спросил гренадер, затягиваясь дымом самокрутки.
— Я знал одного майора Курта Бенемана, командира 9 роты 183 артиллерийского полка. Мы вместе с ним в 43-ем выходили из блокады Великих Лук.
— О, да ты, Крис, герой. Я слышал, фюрер наградил тогда всех, кто тогда прорвал блокаду русских.
Я расстегнул свою куртку и с гордостью показал Лемке «Железный крест», висящий на своей груди, и сказал:
— Этот крест, Лютер, мне лично повесил сам фюрер. Своей собственной рукой. А еще у меня был отпуск после награждения. Я в этом отпуске такую классную девчонку трахнул! В генеральском санатории в Ордруфе медсестрой работает. Правда, скажу тебе, что хорошая женщина это все же лучше, чем «Железный крест», — сказал я, раззадоривая этого солдата, — её Габриелой звать, и она обещала меня с фронта дождаться.