Возлюбленная тень (сборник)
Шрифт:
У Плотникова никогда еще не было так много денег – на все хватало. Он платил за непонятную, несмотря на два года житья, квартиру (белая мебель, полуутопленная в стены, маленький цветной «Филлипс», что почти не смотрелся, книжные полки, совмещенные с буфетом, серый суконный пол и странная британская ванная, где краны без смесителя: как мыться – непонятно?) – платил, выписывал чеки: желтые твердоватые бумаги с накатанным узорным крапом – мешающим подделке?.. А кто, кстати, подделывает чеки? – с крапом сложного финансового рисунка и синим бордюром.
И оставалось на все на свете: электричество-газ-вода,
В пивнушки-пабы Плотников почти не ходил, из деликатесов позволял себе двойной глостер от магазина авторских сырови пять книг в неделю. А мог бы и больше, да надобности не возникало.
В историческом парфюмерном магазине «КАЛПЕПЕР», существующем три с половиной столетия, Плотников забирал лосьон «после бритья», мыла – и однажды купил подушечку, набитую клевером: от бессонницы.
А оставалось!
Не копил – просто не снимал со счета. И однажды в банке, видя, как впереди стоящий запросил у подьячей сумму остатка в письменном виде, – сделал то же самое. Оставалось.
Три фирмы платили Святославу Плотникову за технические переводы с английского – давали работу изгнаннику и себя не забывали. Три фирмы продавали внешнеторговому объединению «СОЮЗЭКСПОРТ» розовые с темными консолями электронные вычислители, стальные предметы машиностроительного вида и шубы из искусственного меха – все это требовало сопроводительных бумаг на языке заказчика.
Шубы Плотников узнал. Что-то подобное получала Аннушка, что-то подобное получали все – или не все, но многие получали.
…Когда бои за посылки достигли своего непристойного апогея, Плотников строго-настрого запретил Анечке даже приближаться к этим взрывоопасным картонкам – тем более что на их личный адрес также кое-что приходило – и продуванить полученное оказывалось непросто; под покровом взаимного молчания Анечка перебежками выбиралась за пределы среды – туда, где присланные туалеты покупали за относительный бесценок. В торговле Анечке не везло.
А Плотникову – везло. Он больше года не видел никого из тех, с кем дело делал.
Все первое время трясло Плотникова по всем по четырем по сторонам – прокачкой по кочкам: интервью, статьи, митинги в защиту. Семь газет напечатали, пять радиовещаний передали: «Москва. Агентство. По сведениям, полученным из осведомленных кругов, покинул СССР Святослав Плотников».
На вторую неделю покидания, в Вене, был подписан договор на книгу эссе.
Самое неприятное произошло именно с этой книгой: называется «Москва – противостояние».
Договор шелестел своим основным экземпляром, шелестел побочными, но все напрасно – Плотников писать не мог.
– Слава, ты долго телишься, – звонил из Соединенных противостоятельный друг. – Твоя работа заполнит брешь; Солж после «Архипа» ничего не делает!
Хорошо хоть аванс за книгу хватило сил вернуть. Положим, особой силы и не потребовалось – три фирмы, три фирмы, три фирмы.
Анька сидела в героическом и слаборазвитом Израиле. Когда закончится первый этап борьбы с произволом – мы уехали не напрасно!! –
Анька мучается – не пишет ничего, но он и так понимает. Каждый месяц-два посылается на имя старого приятеля – доктора психиатрии Старчевского – некоторое количество стерлингов. Анькины сложности: Слава, мне ничего не нужно, у меня все есть… Старчевский как специалист сможет расшатать систему табуирования, объяснить, что ни в коем случае не следует рассматривать их вызванный обстоятельствами разъ-езд как раз-вод! Пусть, если ей угодно, относится к моим присылкам как к алиментам, но пусть пользуется.
На Рождество прислали Плотникову уважительный подарок – билет на праздничный дивертисмент в присутствии Ее Величества.
Королевский зал – он не Колонный Дворец съездов. Дивертисмент песен Краснознаменного ансамбля под управлением Александрова тоже не включал. Ничего не дергало. Даже Ее Величество в подозрительном по кремплину костюмчике и менингитке, украшенной бриллиантами, Плотникову – вполне бешеному – жилы не тянула. Святослав углубил шею по подбородок в широковатый ворот новой сорочки, и обосторонние соседи были совсем чужие ровные люди, не имеющие никакого касательства ни к «Архипу», ни к борьбе с произволом. Сплошное Счастливого Рождества.
Миновала некоторая часть дивертисмента – и опустился бархатный задник, подпаленный красно-золотым. И вышел певец – после скрипичного проигрыша, узнанного Плотниковым. А певца Плотников не узнал: попросил у соседа лорнет подчеркнуто античного вида, стал всматриваться. На певце был темный костюм – двубортный пиджак, подогнанный так, что сразу ясно, насколько плохо у певца с телосложением. Прическа – с заду наперед, но до того тщательно, что схватился Плотников за темя – свое проверил. Неистовой гладкости щеки втянуты, кремовый лак под гримом затопил певцу морщины. Приморски трепыхаясь, певец держал в острых пальцах микрофон – на расстоянии миллиметра от слабых губ.
Ты моя единственная,
ты моя несравненная,
ты мое счастье, —
вот что ты!
И невидимый баритон-оптимист поделился со слушателями радостным сюрпризом:
– Дамы и господа. Поль Анка!!!
Бурные аплодисменты, переходящие в прострацию.
Камнем черным и смертным сидел Слава Плотников.
Камнем черным и смертным сидел Слава Плотников, что танцевал под эту песню со студенткою – кавээнкоюНиной (первая жена) – после вечера поэзии Евгения Александровича Евтуха. Теперь Солж – тогда Евтух. Танцевал Плотников и переводил Нине слова невесть откуда достанной пластинки – не синий с бронзой кружок «Супрафона», не рок на рентгенкостях, но пластинка! Ты моя единственная, ты моя несравненная, ты мое счастье, вот что ты. И добавлял, отталкивая взрывною согласной прядку от Нининого ушка: для меня. А следующую песню Нина танцевала с другим, а он, Плотников, проглядывал глянцевый пакет, отпечатанный небывалыми в тоталитарном государстве красками – по заказу компании «Коламбиа Бродкастинг Систем», – для него, Славы Плотникова, для его единственного и несравненного счастья.