Возлюбленная тень (сборник)
Шрифт:
29
Никаких дневников Арнон Литани на самом деле не вел, однако ж постоянно грозился, надеясь таким образом припугнуть взбрыкивающую память: Арнон желал от нее последовательности и тишины.
Делались лишь отдельные записи, отчего вместо искомой упорядоченности получалось обратное.
«У мамы было две сестры. Отлично помню, что у тети Аси ее младшая – Лия – вышла замуж в тридцать девятом. Уехала с мужем из Львова в Киев перед самой войной: учиться».
Под началом войны понимал Арнон не тридцать девятый, а сорок первый.
«…Мама мне писала – получил ее письмо за неделю до отъезда, – что Лиин муж, Давид Розенкранц, послан во Львов советскими,
Мамины письма до сих пор могу наизусть: “послан советскими, человек хороший…” Вполне возможно, что они с мужем выжили – эвакуировались из Киева».
И еще до десятка строк генеалогии. Вчерашнее возвращение домой – около семи вечера. Арноновы флоксы орошаются автоматическими капельницами.
В это самое время прогуливался житель соседнего домика – от калитки семьи Литани до своей – доктор Артур Эйлон. Настоящая фамилия – Шварцман. Тоже готовился к внешним сношениям, переименовался – но ничего не вышло: пробыл пять лет каким-то десятым атташе и на том стопнулся.
Арнон называл его про себя Пи-Эйч-Ди, согласно надписи на столбике возле соседской калитки. Доктор философии Артур Шварцман-Эйлон.
Шварцман был родом из Харбина, выпускник сначала гимназии имени Федора Михайловича Достоевского, а после – Сорбонны. Преподавал в Университете, знал бессмысленное количество языков. На языках он Арнона и подзуживал. Давно узнав, что «полковник Литани» – так Шварцман прозвал соседа – человек, принимающий решенияпо русским делам, он при каждой встрече разводил улыбкой точные морщины щек, делал руки караваем – и начинал.
– Доброго здоровьичка вам, батюшка мой, Ваше Превосходительство, Арнон Наумыч!.. Что-то вы нешто с личика-то спали. Никак опять прострел мучит?
Арнон русский знал. Знал? Но он не Максим Горький и не Александр Невский!..
Понемножечку себе. (Что такое «прострел»?) Здоровье в порядке, немножечко устаю на работе… (Блядин сын!)
Эйлон в России не был. Поэтому речь его была – из русских книг. Речь небывалых, надежно мертвых русских людей, словесниковгимназии имени Достоевского; чье несуществование зафиксировано, подтверждено – и доктор Артур Эйлон своими придирками к тайному советнику Арнону Литани положения не менял. Нету! Да и не говорил так никто.
– Эх-ма, батюшка мой, Арнон Наумыч… Служба, знать, корень точит! И я давеча у лекаря моего был: профессора Иерушалми Якова Соломоныча знаете небось?
– Когда вы были?
– А давеча, Арнон Наумыч. Третьего дня сынок меня к морю возил – косточки промять, а давеча – у Яков Соломоныча, у профессора. Видный такой мужичище, хоть и годами постарше нашего будет.
– Я тоже заметил, что он еще безочок ходит, – попадался Арнон.
– Бог с вами, батюшка мой, – со скорбным добродушием сминались уста доктора Эйлона, едкие его глаза палили на Арноне пеструю распашонку, бочкоподобную Арнонову шею. – Никак вы речений моих не уразумели? С просителями-то, Ваше Превосходительство, с просителями как изъясняетесь?.. А я-то, дурень, вас морю, от службы отдохнуть не даю… Нукося, на идиш, на идиш побеседуем либо, коли есть на то ваша воля, – на панском, на польском то есть.
С женою Арнона – Дганит – Эйлон разговаривал на немыслимом, каком-то фарисейско-каббалистическом языке: выяснил, что та из древней династии богословов.
Вчера Арнон проскочил благополучно. Не дав доктору издать очередной российский народный возглас, жестко прислонил машину – так, что доктор вынужден был даже отскочить в сторону, произнес: «Мир вам, добрый вечер, как самочувствие», – и запер за собою калитку. Эйлон продолжил прогулку как ни в чем не бывало.
Итак, Арнон – проскочил, Пи-Эйч-Ди – продолжил, Дганит – действия,
В девять вечера – программа телевизионных новостей «Взгляд». Политика, экономика, взрыв, кража, борьба за освобождение советского еврейства, еще кража, спорт, погода. В Эйлатском заливе и заливе Соломона – сорок пять градусов тепла. Грубые шутки и наглые намеки комментаторов – левая мафия, сволочи, никакой ответственности.
Утихомирил телевизор – до криминальной серии. Засветил радиоприемник, желая послушать политматериалы секции русскоязычного вещания.
«…Стояла ясная солнечная погода». Заметки на русском. Пропустил, но те, кому положено, – слушают. Надо будет завтра попросить отчет за два последних месяца. Стояла погода. Фокусы в духе доктора Эйлона. Стоит не погода, а… Была ясная и солнечная погода – так будет правильнее. Но молодцы: голоса, почти как у московских дикторов – так легче воспринимается слушателями в России. За освобождение: в месяц – раз, а то и реже. Зато все материалы поступают только от нас, никаких корреспондентов, случайных данных. Чуть ли не из военной разведки идет трепотня наружу – тянут-тянут, газетчики, сволочи безответственные, кого-то за язык! Не говоря уж о парламентских болтунах. Но не из наших – номер не пройдет! Большая школа – жизнь в Советском Союзе.
Из дневника: «Свобода слова не может повредить Государству. Советы этого почему-то не поняли. Слово на своем пути не должно встречать никакой упругой среды, никакого сопротивления. Опасен только рикошет. Грубо выражаясь, пусть мочатся в вату – тогда не будет брызг. Забавно, что самый большой критикв газете “Последние новости” зарабатывает жирнее всех. И это не подкуп – он действительно пишет здорово, читателей привлекает…»
Говори-говори.
А теперь – всерьез. Чего эти хотят? Государственной силы? Вряд ли. Или они эту силу понимают иначе? Не думаю.
Ваше желание Государственной силы, к сожалению, неосуществимо, господа! (Когда-нибудь я соберу всю свору, запущу в Департамент самых четких ребят из средств массовой информации – вы ведь давно мечтали о внимании средств?! – и устрою этим, как в армии говорят, полный разрыв заднего прохода.)
Итак, важе желание неосуществимо, господа. Исторически сложилось так, что Государственная сила дается второму поколению; я и мне подобные – всего лишь результат стечения обстоятельств. Не могли мы дожидаться второго поколения. Возможно, ваши дети. Тихо! Все поедут! Да, в агитационные поездки пошлем всех. В Европы, в Америки. И интервью у всех возьмут.
Чего эти хотят? Ничего, кроме поездок? Нет. Поездки – это понятно, и я, полковник Литани, – человек восприимчивый и широкий – согласен принять идею платы за героизм. Платы за работу. Не добровольствуй! Первая заповедь всякой настоящей армии. Плачу. Но у них – иное. То ли я бесконечно глуп, то ли этибесконечно сложны. Ясно вижу их готовность. На что? На все. В России пионеры кричали: «Всегда готов!!» Я, директор Департамента Контактов, тайный советник Арнон Литани, – готов не всегда и не на все. Сам Провозгласитель Государства на все готов не был. Или лучше сказать – на все, кроме совершения ошибок. Тысячелетиями носим мы в себе этот дар безошибочности, но и дар этот – от долгого простоя, от пренебрежения собственною сутью – может ослабнуть.