Шрифт:
Татьяна Кравченко
Олимп; Смоленск: Русич, 1998.— 480 с.: ил. — («Женщина-миф»).
Она кружилась в вихре бури…
Погибшей, ей не увидать,
Когда над морем луч
Сверкнет, как Божья благодать.
М. Волошин. «Чайка»
< image l:href="#"/>ПРОЛОГ
Жестокий февральский ветер гулял по улицам Петербурга, кружа и бросая в лицо немногочисленным прохожим колючий снег. Метель в петербуржских сумерках была хозяйкой города: казалось, что снег летит сверху, снизу, справа и слева, сбивая с ног и словно укутывая прохожих жестким белым пледом. Невозможно ничего разглядеть уже на расстоянии вытянутой руки, — погода сегодня разыгралась не на шутку. Впрочем, такая погода вполне отвечала настроению жителей города, переживавшего первые месяцы седьмого года нового века…
У большого дома на Мойке остановился извозчик; невысокий господин в дорогой шубе вышел из пролетки и быстро скрылся в подъезде. Однако, несмотря на краткость перебежки от извозчика до дверей, он все-таки успел полупить в лицо и за воротник пригоршню мокрых снежных колючек и недовольно поморщился. Возможно, эти петербуржцы и привыкли к своим зимам, но для человека, всего два года назад расставшегося с теплым ласковым Харьковом, снега, ветра и холода в столице слишком много.
Генерал Александр Васильевич Герасимов ровно два года назад, в феврале девятьсот пятого, оставил относительно спокойную и размеренную службу в Харьковском охранном отделении и приказом генерала Трепова был назначен руководителем охранного отделения города Петербурга.
Неуклюжий медленный лифт, громыхая и лязгая, доставил господина в шубе на третий этаж. Он не успел еще убрать руку от звонка, как дверь широко распахнулась: аккуратная девушка в фартучке горничной, улыбаясь, почтительно посторонилась:
— Добрый вечер, Александр Васильевич.
— Здравствуй, Маша, — генерал стряхнул с себя снег, снял шапку, шубу и отдал девушке. — Что, барыня дома?
Ответить Маша не успела: послышались быстрые шаги, и в коридор, поспешно семеня крошечными ножками, выбежала маленькая кругленькая женщина лет сорока.
— Саша, голубчик! Наконец-то! — Она приподнялась на цыпочки, обняла Александра Васильевича и нежно поцеловала в щеку. — А я уж отчаялась дождаться! Думала, и сегодня ты опять ночуешь на Итальянской…
На Итальянской у Герасимова была конспиративная квартира для встреч с агентами — две меблированные комнаты с отдельным входом, снятые на имя некоего Левского.
— Да вот удалось ненадолго вырваться. Подожди, я с холода, еще простудишься. — Александр Васильевич слегка отстранил жену, но смотрел на нее ласково и любовно. — Соскучился. А где
Наташей звали дочь генерала.
— Наташа сегодня ужинает у Семеновых. Ася Семенова устраивает какой-то литературный вечер.
Через полчаса они сидели в столовой. Мягкий, тепло-оранжевый от абажура свет лампы освещал накрытый к ужину стол, изящные приборы на белоснежной скатерти, лицо Герасимова: круглое, с совершенно не аристократическим широким носом и умными прищуренными глазами. Аккуратно подстриженные щеточкой усы и бородка, как у адвоката, не скрывали волевого и жесткого изгиба рта.
Впрочем, сейчас Александр Васильевич размягченно улыбался, глядя на свою нежно щебечущую супругу. Поведав о последних домашних новостях, она перешла к сплетням о знакомых, а потом к событиям, волновавшим столицу па прошедшей неделе.
— Знаешь, Саша, — понизив голос, сообщила она. — говорят, Шаляпин исполнял антимонархические гимны прямо со сцены императорского театра, и ему так хлопали, так хлопали…
Кругленькие щечки женщины прямо-таки заполыхали от волнения.
Герасимов помрачнел и слегка пожал плечами:
— Душенька, мир сошел с ума. Шаляпин дает концерты в пользу революционеров, миллионер Морозов жертвует деньги на их пропаганду, писатель Андреев предоставляет свою квартиру для тайных сборищ… — Он помрачнел еще больше и неожиданно спросил: — А что Наташа?
— Наташа? — изумилась жена. — У нее все хорошо. В гимназии первой по-прежнему идет. А почему ты спрашиваешь?
Герасимов с сомнением покачал головой:
— Не нравится мне ее увлечение литературой. Все эти Андреевы, Волошины…
— А что тут такого? — виновато, словно оправдываясь, спросила жена. — Девочки любят поэзию. Знаешь, Бальмонт…
— Вот-вот, Бальмонт! Ты все-таки должна внимательнее следить за кругом ее чтения. Молодые девушки стали интересоваться совсем неподобающими вещами. Помнишь, я рассказывал тебе про Леонтьеву?
Жена посмотрела на него с робкой укоризной:
— Ну что ты, Саша! Наташа совершенно от всего этого далека!
— Душенька, время сейчас такое, что ни в чем нельзя быть уверенным. Думаю, что госпожа Леонтьева тоже весьма удивилась, когда обнаружилось, что ее дочь замешана в столь гнусную историю. Одному Богу известно, в какое общество она попала и как связалась с преступниками!
Герасимов тяжело вздохнул и опять покачал головой. Уж на что он человек не впечатлительный, но эта история глубоко поразила и его.
Татьяна Леонтьева была дочерью якутского вице-губернатора. Воспитанная в Институте благородных девиц, богатая и красивая девушка имела доступ к царскому двору: предполагалось, что она будет назначена в фрейлины царицы. Два года назад, в девятьсот пятом, Татьяна собиралась совершить покушение на царя. На одном из придворных балов, выступая как продавщица цветов, она хотела преподнести царю букет и в это время застрелить его из револьвера. спрятанного в цветах. Вероятно. Татьяне Леонтьевой и удалось бы осуществить свой замысел, если бы из-за «красного» воскресенья балы при дворе не были прекращены.