Возмездие
Шрифт:
— Ну что ты волком глядишь? Не влезают сапоги — выбрось.
— Да бог с ними, с вашими сапогами, — сказал Ерофеев, в сердцах бросив незавязанный мешок. — Сапоги… Вы людей в упор перестали замечать…
— Это ты о чем?
— А вы сами не видите, что ли? У докторши скоро живот на нос полезет, а вы ее по лесам да горам таскаете…
— Что? Ты что говоришь?
— А то и говорю, что
— Ерофеич… — Млынский, растерянно улыбаясь, опускается на топчан. — Ерофеич… Ах я старый дурак… А что же вы все молчали? Что же она не сказала?
— А гордость у бабы есть? Кто она вам? Вы подумали? Если жена — так нужно оформить как полагается… Убьют вас, не приведи господи, — она с дитем останется. Кто? Ни вдова, ни… На Большую землю отправлять ее надо.
— Прав ты, Ерофеич, прав во всем! — сказал Млынский. — Спасибо…
В вечернем сумраке шевелился лагерь: люди строились, слышались приглушенные слова команд, скрип тележных колес, топот сапог и лошадиных копыт, бряцанье оружия, тихая ругань…
Санчасть сворачивала палатки. Раненых грузили на подводы. Ирина Петровна, спокойно и деловито переходя от подводы к подводе, справлялась о самочувствии раненых, поправляла повязки.
Где-то за деревьями перед построенными бойцами выступал Алиев. Речь его едва долетала сюда, к санчасти, обрывками фраз:
— Товарищи… За независимость нашей Родины… Свободу народам Европы… Уничтожить фашистского зверя в его собственной берлоге…
Млынский из-за ствола дерева долго наблюдал за Ириной Петровной. Потом окликнул:
— Ирина!
Та вздрогнула, обернулась, торопливо запахнула расстегнутую шинель.
— Иван Петрович! Ваня! Родной… Как же так? Мы уходим, а ты остаешься?
— Ирина…
— Я не хочу, я боюсь тебя потерять.
— Ирина, Ирина… — Млынский прижался к ее щеке, зашептал горячо: — Я все знаю, я счастлив, слышишь?.. Только надо было сразу сказать, ты и ребенок были бы уже в безопасности.
— Ерофеич? Проболтался…
— Ты только будь осторожна, мы скоро увидимся… И у нас будет свадьба. Будет! Всем смертям назло мы будем счастливы, слышишь?..
Повозки санчасти тронулись,
— Ирина Петровна! Товарищ капитан!
— Я не пойду! Я никуда не пойду без тебя! — сказала Ирина Петровна.
Млынский вздохнул и крепко обнял ее.
На пятачке для танцев в ресторанном зале тесно так, что пары только топчутся на месте, прижавшись друг к другу.
Гелена танцует с Кюнлем. Слегка захмелевший инженер жмет девушке пальцы и что-то шепчет на ухо. Она, смеясь, кивает…
Ключ от номера Кюнля лежит на столике, за которым в одиночестве пьет Карасев-Деннерт.
Кюнль и Гелена танцуют, нежно прижавшись щекой к щеке. Он снова шепчет ей на ухо. Но на этот раз девушка отрицательно качает головой.
— Нет, Зигфрид, это невозможно… — Ее полуоткрытый зовущий рот так соблазнителен! — Это невозможно, — повторяет она и еще теснее прижимается к партнеру.
Когда смолкает музыка, они еще некоторое время стоят неподвижно, все так же тесно прижимаясь друг к другу. Наконец возвращаются к столику.
Поцеловав с галантной благодарностью руку Гелены и усадив ее за столик, Кюнль устраивается напротив помрачневшего Карасева.
— Фрейлейн Гелена прекрасно танцует…
— Да я, кажется, пьян… Я лучше уйду. А ты не ходи за мной! Всё! К черту! — Карасев встает, бросает деньги на стол. — Все к черту!.. — Слегка пошатываясь, но стараясь держаться прямо, он направляется к выходу.
Гелена украдкой плачет, вытирая глаза кружевным платочком.
— Ну-ну, успокойтесь. — Кюнль ласково пожимает ее руку. — Очень жаль, что из-за меня.
— А, — машет платочком Гелена, — мне это все надоело!
— С ним часто такое?
— Каждый вечер. С тех пор как вернулся с фронта.
— Да, это неприятно.
Гелена прячет платочек в серебряную сумочку и, вздохнув, улыбается, несколько, правда, растерянно.
— Ну вот я и свободна…
Кюнль, пропустив вперед Гелену, входит за ней в темный номер. Повернув ключ в замке, зажигает свет.
Из кресла напротив двери поднимается Карасев. Он совершенно трезв. У зашторенного окна стоит Шумский.
— Что это значит? — высокомерно спрашивает Кюнль.