Возмездие
Шрифт:
Радек
Орава «пламенных революционеров», завладев богатствами громаднейшей империи, добилась возможности наконец-то пожить и для себя. И в этом качестве превратилась в хищную стаю мелких и бессовестных грызунов. Барские особняки, заставленные музейной мебелью, драгоценности, картины, меха, консультации насчёт своего драгоценного здоровья у самых лучших специалистов мира, регулярный и продолжительный отдых на самых модных и дорогостоящих курортах. И обязательное посещение Парижа с целью изучения морального падения и развращённости буржуазии Запада.
Верховный судья ВКП(б), председатель Комиссии партконтроля Рудзутак, наведавшись в Париж, решил получить
Безобразным поведением во время работы за границей отличались Войков, Антонов-Овсеенко, Раскольников и др. Занимая высокие дипломатические должности, эти «революционные гвардейцы» вели себя словно подгулявшие купчики на развесёлой ярмарке.
В Москве стареющие сладострастники превратили балетное училище Большого театра в кремлёвский дом терпимости. Газета «Известия» однажды поместила карикатуру на Калинина. «Всесоюзный староста», похожий на сельского учителя, был изображён с молоденькой балериной на коленях. После этого Калинин, прогнав старую жену, женился на 18-летней Верочке Горчаковой, племяннице бывшего начальника Михайловского артиллерийского училища. Её дядя, полковник Горчаков, был арестован и оказался на Гороховой, в подвале ЧК. В своих хлопотах Верочка добралась до Калинина и соблазнила девичьей свежестью «добренького дедушку» с бородкой клинышком и в простеньких очках. Дяде она не помогла — полковник отравился в камере.
Родители Карла Радека содержали публичный дом в столице царства Польского, в Варшаве. Ранние порочные наклонности развились у будущего революционера до болезненного состояния. Положение осложнялось крайне отталкивающей внешностью эротомана. Компенсировать этот природный недостаток приходилось невзыскательностью или же за счёт громадных денег. И такие деньги Карлу Радеку предоставила революция.
С именем Радека связаны самые тайные, самые глубинные процессы сокрушения русского самодержавия и превращения России в громадный полыхающий костёр, искры которого предназначались для разжигания пожара «перманентной» революции.
Карл Радек часто надолго исчезал из Москвы. Бывало, его арестовывали за границей, но неизменно тут же отпускали и вскоре снова он появлялся в своём любимом «Национале», сверкал крагами и запирался в номерах с загадочными иностранцами, постоянно наезжавшими в Москву со всех концов планеты.
Радек считался убеждённейшим троцкистом. С Троцким его связывала многолетняя дружба. Однако Иосиф Виссарионович знал, что убеждений таких натур, как этот рыженький местечковый живчик, хватит всего лишь до первого поражения своего кумира. Подобные гешефтмахеры живут лишь спросом на свои услуги. Так и вышло. После незадачливого путча Троцкого в десятую годовщину Великого Октября Радек был отправлен в ссылку и ещё в дороге решительно сменил свою ориентацию, сделавшись вдруг горячим сторонником Генерального секретаря. Он привык быть «верным» спутником только победителей. Теперь его задачей стало убедить Сталина в своей преданности и верности.
Иосиф Виссарионович наблюдал за его потугами с усмешкой. Он не сомневался, что настанет время, и с этого международного хлыща будет наконец содран весь его дешёвый камуфляж.
Вернувшись из ссылки, из Томска, Радек окопался у Бухарина в «Известиях» и
Расправа над заговорщиками вызвала волну протестов за рубежом. Раздался дружный вопль сионистов: «Наших бьют!» В ответ Радек поместил в «Известиях» спокойную и доказательную отповедь зарубежным кликушам: «Мы, коммунисты еврейского происхождения, гордимся своими правами в России. В Москве, Ленинграде, Минске ничто не ограничивает деятельность евреев, развитие их жизни — в соответствии с их чаяниями и желаниями».
Присматриваясь к бурной, но безрезультативной деятельности Коминтерна, Иосиф Виссарионович поражался ловкости и бесстыдству проворных гешефтмахеров. Дело было поставлено основательно. Радек, один из самых заслуженных авторитетов в этой фирме-лавочке, нёс тяжкий крест постоянного перевозчика громадных сумм «братьям по классу». Как-то он не удержался от соблазнов и прокутил в публичных домах Стамбула и Каира более трёх миллионов франков.
Страшным ударом по надеждам Радека было решение Генеральной прокуратуры начать расследование по группе руководящих лиц. В их числе был назван и Радек. Тут же Томский застрелился. Сокольникова сняли с поста наркома лесной промышленности и «бросили на низовку». Бухарин, заботясь теперь только о себе, вдруг высказался в «Известиях» так: «Радек — эта извивающаяся лицемерная блудливая гадина, за льстивой улыбочкой прятавшая ядовитые зубы». Тем самым, без всякого сомнения, «любимец партии» подпихнул недавнего друга и соратника к тюремным нарам.
Арестованный и помещённый на Лубянку, Радек решил побороться за жизнь.
Лубянский тюремный антураж рассчитан на мгновенное подавление воли арестованного. Всякий, кто попадал в подвалы, начинал томиться от ожидания неминуемой расправы. Спасение только грезилось. Единственной надеждой на милость оставалось полное раскаяние.
Карл Радек узнал тюремный быт многих мест заключения в Европе. Но в те годы он ощущал постоянную поддержку товарищей, оставшихся на воле. Задача заключалась в том, чтобы не паниковать и дождаться счастливого перелома в судьбе. Теперь же никаких надежд на помощь не существовало. Приходилось выкарабкиваться самому. У него в камере неожиданно появился сожитель, в котором он узнал Шаю Голощёкина, большевика с подпольным стажем. В своё время Шая зверски расправился с семьей последнего русского царя, затем отправился в Среднюю Азию. Там за несколько лет он ухитрился вдвое сократить численность казахского народа. Шая сознавал, что воли ему отныне не видать. Задача заключалась в том, чтобы сохранить жизнь в неволе. Для этого он согласился на позорную роль наседки — так назывались сломленные арестанты, помогающие следствию в качестве подсадных.
Радек был слишком опытен в тюремных делах. К тому же гнусная роль, взятая на себя Голощёкиным, так и сквозила в его по-собачьи угодливых глазах.
— Лейх лехо! — сразу же остудил он Шаю и по-свойски подмигнул. (Дескать, иди себе и не трать напрасно силы — я сам из таких!)
После этого они сели один против другого и повесили головы. Оба понимали, что угодили в жуткий переплёт. Звериное желание жить, пусть и в неволе, владело и тем, и другим. Жить именно здесь, на земле, а не там, в небесах. Следовало выкарабкиваться любыми средствами, но… какими?