Возмездие
Шрифт:
— Вы ставите меня в неловкое положение, Иван Терентьевич, — огорченно ответил Павловский. — Я такой же член объединенного руководящего центра, как и все остальные. А вы затеваете со мной какую-то игру в секреты. Да еще со ссылкой на Бориса Викторовича. Вы же и его таким образом вовлекаете в эту игру. Я прошу вас сказать открыто и прямо — почему вы возражаете против моей поездки?
Вся эта тирада — чистая импровизация самого Павловского. Сидящий рядом с ним Пиляр, чтобы поддержать его инициативу, произносит:
— Господин Павловский целиком прав…
Фомичев очень смущен, его лицо покрылось розовыми пятнами.
— По-моему, Борис Викторович хочет вас видеть. И срочно, — многозначительно сказал он Павловскому.
— С ним что-нибудь случилось? — с тревогой спросил Павловский.
— Да нет. Здесь, очевидно, обо всем написано, — Фомичев вынимает из кармана письмо и отдает Павловскому.
В это время в передней слышится резкий звонок. Все замирают.
— Прошу не волноваться, — спокойно говорит Новицкий. — Квартира охраняется настолько надежно, что никаких сюрпризов случиться не может!
Но все напряженно смотрят на дверь. Наконец она открывается, и в комнату входит Федоров.
— Прошу извинить за опоздание, но я прямо с поезда, можно считать, с корабля на бал, — смеясь,
— С приездом вас, Андрей Павлович, — торжественно приветствует Федорова лидер «ЛД» Твердов; поднявшись, он пожимает ему руку и усаживает рядом с собой. — Вижу, вы привезли нам что-то приятное.
— Не без того, — отвечает Федоров. — Я прервал разговор? Извините.
— Мы обсуждаем вопрос о поездке Сергея Эдуардовича Павловского на юг России, чтобы добыть там средства для организации, — пояснил Федорову Новицкий. — Но вот сразу же возникло возражение господина Фомичева, и, насколько я его понял, дело в том, что господина Павловского хочет срочно видеть Борис Викторович Савинков.
— Срочно ли, не знаю, не думаю, но что хочет видеть — это факт, — ответил Федоров. — И я пользуюсь случаем передать вам, господин Павловский, от него сердечный привет и пожелание успехов. Именно так мне и было приказано сказать…
Письмо, которое привез Федоров, было решено Павловскому не отдавать.
— Спасибо, — рассеянно поклонился Павловский, который только что кончил читать переданное ему Фомичевым письмо. Это было письмо, написанное Философовым, который передавал Павловскому настойчивое предложение Савинкова приехать за ним в Париж. Вместе с Павловским письмо читал сидящий рядом Пиляр.
— Мое мнение такое — поездку разрешить, — твердо произнес Пиляр. — Я за реальное дело, а не за лирические неопределенности.
Взявший себя в руки Павловский обратился к Фомичеву:
— Это же письмо от Философова, а не от Бориса Викторовича.
— Но господин Философов сказал мне…
— Знаю я господина Философова, — пренебрежительно сказал Павловский и повернулся к Федорову: — Скажите, пожалуйста, Борис Викторович жив, здоров?
— Да. И полон больших планов в отношении нашего общего движения, — охотно отвечает Федоров.
— Кроме привета, он мне ничего не передавал?
— Говорил, что соскучился по вас, что вас ему не хватает и прочая, как кто-то сказал здесь, лирика.
— Я перед отъездом напишу ему письмо, все объясню, и уверен, что он одобрит мои действия, — сказал Павловский и, улыбнувшись белейшими зубами, добавил: — А когда он увидит меня с плодами экса, наша встреча с ним станет еще приятнее. Словом, господа, я прошу голосовать!
Пока идет голосование, выясняющее, что против поездки Павловского только Фомичев и неизвестно почему Новицкий, Федоров пристально наблюдает Павловского и вспоминает, как тот в Париже ночью явился к нему со смертным приговором. Он не чувствует никакой злобы. Наоборот, в душе у него разрастается радостное чувство: операция идет так, как была задумана, он свое дело тоже делает, очевидно, не так уже плохо. Павловский в это время незаметно поглядывает на Федорова и тоже думает о той ночи в Париже: «Надо было тебя стрелять без разговоров, и все было бы теперь по-другому…»
Твердов уже собирается закрывать заседание, но Федоров просит слова.
— Теперь, когда решены, я бы сказал, третьестепенные вопросы: кому ехать, а кому сидеть на печи, — улыбаясь, говорит он, — я хотел бы вернуть вас к главному — к идейным вопросам нашей борьбы, о чем, кстати сказать, никогда не забывает Борис Викторович Савинков. Я привез от него письмо-декларацию, которую прошу разрешения сейчас зачитать.
Прежде чем полностью привести ниже письмо-декларацию Савинкова, следует объяснить, чем она была вызвана. Дело в том, что во всех письмах и официальных бумагах, которые шли к Савинкову от московской организации НСЗРиС, от «ЛД» и позже — от комитета действия, с организационными вопросами обязательно поднимались вопросы политические, связанные с характером того политического строя, который Савинков собирался установить в России. И у него накопилось уже столько этих вопросов, что он решил, наконец, по некоторым из них высказаться.
Июнь 1924 г.
«Дорогие друзья!
Сердечно благодарю вас за память и за помощь. [22] В моих пожеланиях успеха вы не нуждаетесь. Вы знаете, что я всей душой с вами. Праздную вместе с вами смерть главаря большевиков.
В высказанной вами в разных документах политпрограмме я особенно рад отметить два пункта. Первый — решение национального вопроса на началах признания независимости всех окраинных народов, второй — отношение к фашизму. И тот и другой, мне кажется, заслуживают развития, ибо, кратко отмеченные, они могут подать повод к неправильным толкованиям. В моих глазах признание независимости окраинных народов является только первой ступенью. Последующим шагом должно явиться свободное соглашение всех государств Восточной Европы (в том числе даже Польши) и образование Всероссийских Соединенных Штатов по образу и подобию Соединенных Штатов Северной Америки. К сожалению, такое единственно жизненное понимание будущего строительства России встречает сильную оппозицию со стороны других наших эмигрантских кругов. В частности, эсеры старой формации все еще думают, что учредительное собрание может продиктовать свою волю окраинным государствам и навязать им федерацию с Россией. Именно потому, что идея независимости Украины, Грузии, Белоруссии многим кажется покушением на «расчленение» России, необходимо наше решение национального вопроса подробно обосновать. Но это дело, разумеется, будущего. Если я сейчас останавливаюсь на этом вопросе, то только для того, чтобы потом не было недоговоренности между нами.
Теперь — о фашизме. Эсеровская пресса дурно понимает его. В нем нет элементов реакции, если не понимать под реакцией борьбу с коммунизмом и утверждение порядка. Фашизм спас Италию от коммуны. Фашизм стремится смягчить борьбу классов. Он опирается на крестьянство, он признает и защищает свободу и достояние каждого гражданина.
Не знаю, как вам, но мне фашизм близок и психологически и идейно.
Психологически — ибо он за действие и волевое напряжение в противоположность безволию и прекраснодушию парламентской демократии; идейно — ибо стоит он на национальной платформе и в то же время глубоко демократичен, ибо опирается на крестьянство. Во всяком случае, Муссолини для меня гораздо ближе Керенского или Авксентьева. Так называемый империализм итальянских фашистов явление случайное, объяснимое
В тактике я с вами согласен. Я подписываюсь под 6 параграфами ваших «основ» и считаю их единственно разумными в современных условиях. Провалы происходят не только от неконспиративности отдельных членов, часто сама тактика неконспиративна. Надо копить силы. И еще раз копить силы. В этом смысле лучше пересолить, чем недосолить. [23]
Но чтобы решить вопрос, по которому у вас возникли столь серьезные разногласия, надо быть на месте, а не здесь. Достаточно ли уже накоплено сил? Каково их количество? Какова степень их организованности и дисциплины? Какова окружающая среда? Каково общее положение? Я не могу ответить на эти вопросы. Добросовестность позволяет только поставить их. А ведь в ответах все дело. К сожалению, почта от вас ответов этих не содержит… «Эволюция» тут ни при чем, короткие удары тоже. И боже сохрани, контактироваться с монархистами: уже не говоря о том, что гусь свинье не товарищ, они непременно и нарочно вас провалят. Я знаю это по опыту… Очень хорошо, что возникают смелые планы. Это свидетельствует о росте и организации и настроений. Но лучше — «осторожнее на поворотах». Лучше семь раз примерить и один раз отрезать. Говорю еще раз: для решения конкретного, чисто практического у меня нет достаточных данных, и я прошу подождать, если вы хотите считаться с моим мнением (чего и когда ждать, А.П. [24] объяснит на словах). Сейчас могу сказать только одно и как результат всей моей предшествующей работы: если организация выросла настолько, что в ее среде наблюдается непреодолимое активное настроение, надо, как я уже советовал, выделять людей с таким настроением в отдельные группы с точным посильным заданием и поставить их в такие условия работы, чтобы их провал не повлек за собой провала общего, всей организации в целом. Еще могу сказать: лучше даже и это сделать возможно позднее.
Выявляться в листовках и проч. не следует. Игра не стоит свеч. Для выявления есть газета. Эта газета должна быть вашей. Вашей не только в смысле даваемой вами информации (вы до сих пор ее почти не давали), но и в смысле руководительства. Нормально редакция должна быть вашим официальным органом. И нормально вы должны ее поддерживать денежно. Мы неизбежно делаем ошибки, не зная в точности настроение. С другой стороны, мы изнемогаем от безденежья (все надежды провалились, говорю вам это с большой горечью, но вам нужно знать правду). [25] Газета в нынешнем своем виде может удовлетворить только отчасти. С величайшим трудом, ценой огромного напряжения удалось не дать ей погибнуть. Слава богу, она живет и является хорошей эмигрантской газетой. Пока присылайте возможно чаще информацию. Вопрос о руководительстве из России решим потом, отделив внутреннюю политику от иностранной и оставив последнюю в ведении заграницы. Оговорюсь, что высказываю свое личное мнение и мнение редакционной коллегии еще не знаю. Надеюсь, что оно не разойдется с моим.
Вот все главное. Остальное А. П. изложит вам на словах.
Всегда и сердечно ваш…»
22
С одной из оказий Савинкову были пересланы 100 долларов. Между прочим, эти доллары были из тех, что чекистам ежемесячно давала польская разведка. (Прим. авт.)
23
Недавно он был не за накопление сил, а за их активные действия. Такая непоследовательность вызвана, очевидно, его опасением, что «ЛД», ринувшись без должного руководства в активную борьбу, понесет тяжелые потери, а ему хотелось, приехав в Россию, опереться на «ЛД» во всей ее нетронутой силе. (Прим. авт.)
24
Федоров.
25
Савинков, очевидно, решил скрыть очередные и довольно солидные получения от западных разведок. (Прим. авт.)
После зачтения декларации долго стояла тишина, а потом разразилась форменная буря — заговорили все сразу, вспыхнул резкий спор, и фактически заседание началось заново. Так это и было задумано, чтобы еще дальше отвлечь Фомичева от его подозрений и показать ему, что здесь находятся люди, для которых главное — идея, борьба, а не какие-то мелкие интриги.
Главным предметом спора стали мысли Савинкова о фашизме.
— Увидеть в фашизме прогресс общества — это же нонсенс! — кричал Твердов, словно забыв, что он почтенный председатель и должен поддерживать на заседании порядок. — Я это отказываюсь понимать! Я очень сожалею, что услышал это! Господин Савинков много теряет в моих глазах!
— Давно пора снять белые перчатки! — старался перекричать лидера Новицкий. — Фашизм — единственное движение, несущее в себе реалистическое видение мира и его будущего!
Кричали все… Эта часть заседания предназначалась тоже для Фомичева, который должен был увидеть еще, что идеи его вождя не встречают тут особо религиозного отношения. И вообще, если Савинков хочет получить «ЛД», он просто обязан сам здесь, на месте, разобраться, чего хотят все эти люди, и найти с ними общий язык.
Мало-помалу спор затихает. Твердов извинился за свою горячность и предложил спокойно обдумать письмо-декларацию Савинкова и затем написать ему хорошо мотивированный ответ по всем пунктам. А пока принимаются только предложения Савинкова о газете как основа для решения этого вопроса. Что же касается пятерок активного действия, то, учитывая провал группы Гусарова, дальнейшую деятельность уже созданных пятерок ограничить только разведкой и новые группы не создавать, пока здесь, в Москве, не будет налажено квалифицированное руководство всей этой деятельностью.