Возмездие
Шрифт:
– Попробуй, ответил Павел, и ударил его в лицо. Парень упал, двое сбоку схватили Павла за руки, а сзади ударили по голове. Теперь упал Павел, его стали пинать, он закрылся руками, и почувствовал, как чьи-то руки обшарили его карманы. Удары и пинки снова посыпались на него, потом внезапно прекратились. Павел открыл глаза, и увидел, как какой-то парень протягивает ему руку:
– Вставай, они убежали.
– Спасибо, - поблагодарил Павел, опираясь на протянутую руку.
– Пошли, провожу до дому, - предложил его спаситель.
– Сергей, - представился он.
– Очень приятно, а я, Павел, ответил побитый и злой малолетка.
Оказалось, что Сергей живет в его же доме, и учится с ним в одной школе. Так Павел приобрел в его лице друга. Мама, увидел его помятый вид, встревожилась, и хотела позвонить отцу, но Павел ее успокоил, и повел нового друга в свою комнату. После, этого случая, Сергей каждый день был рядом с ним. Вместе ходили в школу и из школы, вместе делали уроки, вместе обедали, вместе купались в джакузи, вместе проводили свободное время. Сергей был от природы здоровяком, с открытым характером, не обидчивый, и преданным товарищем. Он хорошо знал местную шпану и уличные порядки, знаком был с криминальными элементами, во дворе его пацаны боялись из-за силы и необычной смелости. Их дружба укреплялась и тем, что Павел много читал и знал, увлекательно рассказывал, помогал другу с учебой. Вместе они лазили по интернету, скачивали книги и смотрели порнуху, под впечатлением порнухи, во время купаний дрочили и совали свои небольшие писюны в жопу друг другу. Они сдружились настолько, что были как
Раннее пробуждение сексуальности сделало их взгляд на жизнь и взаимоотношение полов циничным.
Женщина в представлении Павла это объект удовлетворения вожделения, причем не всегда стандартным способом, правда знания его были скорее умозрительными (видео), чем практическими.
***
Чтобы ограничить Павла в его увлечениях интернетом, родители отправили его к бабушке в деревню, на свежий воздух и экологически чистую пищу.
Павла встретила на станции баба Катя. Он совсем не помнил ее, он видел ее, когда несколько лет назад она приезжала к ним в Москву, но сейчас он не отличил бы ее от любой другой маленькой прыткой старушки. Баба Катя сама подбежала к двери вагона, помогла вытащить из пустого тамбура собранный родителями чемодан, и после приветствий и коротких препирательств взялась его нести.
– Хорошо, что приехал, Пашенька, - щебетала она, - и чего тебе в городе сидеть, пыльно, душно. А, здесь и ягодок поешь, и рыбки половишь. Рыбалкой Павел не увлекался, но возражать и объясняться не хотелось. По-настоящему, Павел сам не знал, чем он собирается заниматься, но лето ему виделось в чем-то лесном и чердачном.
– Детишек-то у нас почти и нет, - продолжала бабка, - выселки они и есть выселки, но до деревни недалеко. А то с сестренкой со своей двоюродной на речку сбегаешь. Павел навострил уши. Он знал, что где-то в Подмосковье, в другом городе у него есть сестра, но, когда она приезжала со своими родителями в Москву, он как раз был с классом на экскурсии в Ленинграде, и так ее и не видел. С одной стороны, девчонка- это плохо. Ябеды и плаксы - это вообще плохо. Кроме того, в присутствии девчонок, с которыми надо было разговаривать, Павел совершенно терялся. Он с удовольствием схватил бы мельком девчонку за письку где-нибудь в тесной толпе в метро, но разговаривать с человеком, в котором тебя интересует только это сложно. С другой стороны, Павел не представлял себе, каким образом можно пощупать или застать без трусов знакомую девчонку, которой потом придется смотреть в глаза так, чтобы не вызвать крупного скандала с возвращением в Москву и большим нагоняем от родителей, но какие-то варианты могли иметься. Баня, там, например, есть? Ведь ванной-то, наверное, нет? Или, например, когда она спит. Правда, надо еще посмотреть, как она выглядит. К сожалению, красивых девчонок было значительно меньше, чем просто девчонок. И подружка у нее тут нашлась. Хорошая девочка. Ну, подружка - это далеко. Идти оказалось не близко, они прошли лугом, на дальнем краю которого торчали черные мачты высоковольтки, затем пахнуло речной тиной, и вот показались несколько серых бревенчатых домов, отделенных друг от друга непривычно большим расстоянием, засаженным всякой огородной растительностью. По дороге между домами Павел прошел как на параде при эскорте бабы Кати. Двум-трем женщинам, увиденным у своих домов, она с гордостью сообщала, что вот, внучек из Москвы погостить приехал.
– Вот и ладно, - отвечали из-за изгородей, - а то, наши все мужики на заработки уехали! И чему-то весело смеялись. Наконец, остался последний дом. Дальше не было ни одного, и Павел понял, что именно в нем ему предстоит провести конец лета. Чердак высокий, обзор хороший, смотреть, правда, не на что, лужок да лесок. Сарай (или не сарай?), затем низкая постройка, наверное, все -таки баня. На траве перед домом девчонка подкидывала волан на бадминтонной ракетке. Издалека она выглядела ничего, но Павел знал, что расстояние может творить с внешностью удивительные вещи. Тем не менее, чем ближе Павел подходил, тем интереснее ему казалась девчонка. Стройная, длинная, наверное, на полголовы выше Павла (что плохо, но за последнее время все они что-то слишком выросли), коротенькие белые шорты (хуже, чем купальник, но лучше, чем джинсы), темные волосы до плеч, выразительная линия бедра, не такая, как у тощей мелюзги, но и не такая, как у ширококостных старшеклассниц, гладкие длинные ноги со спортивными икрами. При движении шортики откровенно обтягивали небольшую кругленькую попку (Ах!), а маечка - две половинки, даже не половинки, а чуть меньше, крупного апельсина, с замечательными шишечками на вершинах. Короткий чуть вздернутый носик, пухлые выразительные губы, яркие влажные глаза. В погоне за воланом она изгибалась, подпрыгивала, мотала головой, совершенно не подозревая, как она красива, и какую бурю чувств вызывает в Павле. Все его мечты об упругом девчачьем теле собрались со дна его души, и прилили к лицу, он даже замедлил шаг, чтобы баба Катя не заметила, как изменился его взгляд. Как ему мешало все то, что было на ней одето, как он вбирал глазами изящество тонкой фигурки, как бы он хотел подержать в руках... даже не попку, и не спереди, а просто грудь, такую зовущую потрогать... Он буквально видел ее голой, какой она была бы, если бы скинула с себя все, но видел, увы, неясно и нечетко, как позволяет воображение видеть то, чего никогда не видел. Завидев их, девочка поймала волан на ракетку и пошла навстречу.
– Вот, - сказала баба Катя радостно, - знакомься, Таня, братишку тебе двоюродного привезла, Павла.
– Привет, - сказала Таня дружелюбно, посмотрев на Павла не оценивающе, как часто это делают девчонки, а просто, и чуть-чуть с вызовом.
– Привет, - ответил Павел, не зная, что еще сказать.
– Давно в бадминтон играешь?
– спросила Таня, и Павел понял, что ей тут было скучно. Он также увидел, что она не понимала, что делает с Павлом, выставляя ему под нос такое яркое проявление женственности в виде торчащих сквозь футболку сосков на весьма отчетливых полушариях, которые никак нельзя было игнорировать. Она совершенно не сознавала, что красива и никак не кокетничала, считая свою фигурку совершенно уместной и предполагая, что окружающие относятся к е груди и попе так же безразлично, как она сама. Павел пожал плечами, стараясь смотреть в сторону. Глупая игра, девчачья. Вот настольный теннис другое дело.
– Да погоди ты, - вступила баба Катя, человек только приехал, устал с дороги, сейчас вот поужинаем.
– Да ладно, - сказал вдруг Павел, - вот до ужина и поиграем. Ему дико не хотелось выпускать из виду эту грудь... и эти ноги. В школе он часто, поднимаясь по лестнице, поглядывал вверх, стараясь увидеть под юбкой больше, чем она обычно открывала. Замечая это, девчонки одаривали его презрительным взглядом, и отходили подальше от перил. Была еще физкультура, правда.
– Ну хорошо, - покладисто отозвалась баба Катя, - я быстро. Играл Павел на уровне, несмотря на то, что удары он часто пропускал, так смотрел не на волан, а на Таню, и старался посылать свои удары повыше, чтобы жадно смотреть на нее, пока она красиво подпрыгивает, запрокинув голову, нижний край шорт задирается еще повыше, а ткань на груди натягивается. К ужину Таня переодеваться не стала, поэтому за картошкой Павел все еще мог наблюдать ее грудь, правда, уже замаскированную складками футболки. Затем баба Катя подробно расспрашивала Павла о его родителях, Таня сначала слушала, потом ей стало скучно, и она ушла. Уже начинало темнеть, когда баба Катя, спохватившись, стала показывать Павлу где что, отвела его в его комнату, где уже была постелена постель на высокой железной кровати, вывела за дом, указав на туалет, бывший, как Павел и предполагал, одиноко стоящим деревянным сооружением. Настолько одиноко, что подглядывать там за сестрой, если бы такая мысль пришла Павлу в голову, было невозможно.
***
Зато Павел углядел освещенное окно, в котором за короткой занавеской промелькнуло движение. Танино окно. Интересно, когда она ложится спать? Бабка пожелала спокойной ночи и отправилась к себе. Павел осмотрел всю комнату, удовлетворенно убедился, что дверь снабжена крючком, что окно, завешенное такой же
Задумалась, - решил Павел. Однако напряженно вытянутое тело не свидетельствовало о задумчивости. Танина голова беспокойно поворачивалась из стороны в сторону, волосы разметались по подушке, по всему телу временами пробегал трепет... Павел вдруг обнаружил, что рука под одеялом, отчетливо вырисовываясь, тянется от гладкого плеча прямо Тане между ног, прямо туда, и прямо там нервно и непрерывно шевелится... Эта картина живо напомнила Павлу то самое, чем он занимался всякий раз, когда в голову ему долго лезли девчачьи прелести, и за что его в детстве наказывали, пока он не уяснил, что есть только два места, где он может это делать - в постели, когда все заснули, и в ванной, в процессе мытья. То есть, в туалете он тоже мог оставаться наедине, но если он задерживался там слишком долго, то следовал взволнованный вопрос мамы, не запор ли у него? Павел, однако, был в недоумении, ведь у девчонок, как известно, отсутствует то самое, самое главное, в приложении к чему все это и происходит. Сомнения его были тут же рассеяны окончательно. Таня одним движением сбросила мешавшее ей одеяло, и Павел увидел... Рубашечка была задрана до пупа, одной рукой Таня вцепилась в простыню, другая... быстрыми и плавными движениями она мяла и теребила свою... письку- несолидно, пизда - неприлично. Павел услышал когда-то от кого-то приезжего слово пипка, и оно ему понравилось. Было в нем и созвучие, и озорство, в общем, Танины пальцы старательно терли ее, то самое место, которого Павел еще никогда не видел, ну, разве там у какой-нибудь писающей малышни. Колени Павла задрожали, он чуть не упал со своей скобы, но вовремя обнаружил в стене другую, за которую удобно было держаться рукой. Павел впился глазами в действо, упершись лбом в стекло, уж сейчас-то она точно его не увидит. Она лежала, выпрямившись и напрягшись, мотая головой из стороны в сторону, пальцы безостановочно двигались, как раз в том месте, где начиналась щель, которую мальчишки старательно обозначали черточкой на своих картинках, оставляемых на вырванных из тетрадей листах и на стенах туалетных дверей. Павел впервые видел и мог хорошо разглядеть, как это выглядит на самом деле! Он порадовался тому, что волосы на пипке его сестры росли только чуть-чуть, сверху, и ему было прекрасно видно, как двигались под рукой мягкие... Павел только что окончательно понял, что такое половые губы. Он сунул руку в карман, чтобы поправить своего дружка, как они с ребятами его называли, так как он уже давно требовал освобождения. Дотронувшись до него, Павел понял, что член уже готов и трепещет. Павел предполагал заняться этим после того, как он вернется в комнату, но почему бы и нет? Он медленно, тихо расстегнул штаны, вытащил твердый и напряженный член наружу и начал... Он лопал глазами Танины бедра, и живот, и ее, пипку, и сладко двигал рукой сам, в характере движений Таниной руки было что-то общее с тем, что делал Павел, они определенно делали общее дело. Таня скинула одну ногу с кровати, и все стало видно еще лучше. То есть, Павел даже не представлял, как девчонка может выглядеть в таком ракурсе. Когда они рисовали баб с раздвинутыми ногами, получалось всегда глупо и неестественно. И то, что Павел делал сейчас, стоя на одной ноге и имея перед глазами голую (будем считать так) девочку было в сто раз лучше, чем, когда он мастурбировал, глядя на неудачный рисунок или на мутную фотографию (бывало и такое), а то и просто на снимок какой-нибудь спортсменки. Более того, происходящее было тем самым, что Павел представлял себе в мыслях, тиская своего дружка. Надо признаться, такой красивой девочки Павел себе не воображал. Мечты сбываются! Таня напряглась вся, рука е задвигалась быстро-быстро туда-сюда, она запрокинула голову, закусила губу, обхватила себя между ног всей ладонью так, как это сделал бы с ней Павел, дай ему волю, выгнулась... и сладко и медленно выдохнула. Закинув обе руки за голову, она отдыхала, на ее лице с подрагивающими ресницами закрытых глаз проявилось блаженство, мягкие губы расслабились. Павел видел ее всю, и впитывал каждую точку ее открытой жадному взору пипки. Томное щекочущее напряжение накапливалось внизу его живота и в районе солнечного сплетения, делая движения резкими и судорожными. Еще чуть-чуть... чуть-чуть... только пусть она не шевелится... А-а-а!.. С колотящимся сердцем Павел выпустил длинную струю в стену дома, схватившись покрепче за скобу и стараясь сдерживать шумное дыхание. Таня все еще лежала, все такая же прекрасная, и Павел смотрел на не с удовольствием, но пора было убираться. Во-первых, пора, во-вторых сестра сейчас уже может обратить внимание на любой шум или стук, в-третьих, уже неинтересно. Павел выдавил последние сладкие капли, и оттолкнувшись от стены, чтобы не искать внизу давешнего полена, неслышно спрыгнул назад в траву. В свое окно он влез без труда, краем глаза заметив, что свет Таня погасила. Вовремя он успел. Душа пела. Он чувствовал себя гордым и удачливым. Он уже не ощущал безысходной тоски при мысли о том, как хорошо было бы увидеть девчонку без трусов, и не на секунду, а подольше. А ведь при упоминании бабой Катей сестры он почти даже не надеялся на то, что в этой дыре его ждет что-либо настолько интересное! Он забрался в постель, спустил еще раз, уже спокойно и неторопливо, в деталях (пока свежи впечатления) вспоминая Танькину наготу, испачкал предусмотрительно оторванный клок туалетной бумаги, задумался, а что же себе представляют девчонки, когда занимаются онанизмом? Он лично представляет себе их голых, как он их лапает, иногда кого-то конкретно, например, Любу из параллельного класса, иногда как он их трахает. Правда, с этим проблемы. Процесс, как и его прелесть, Павел представлял себе лишь в самых общих чертах. Неужели они представляют себе, как они хватают мальчишек за хуй? Совершенно неинтересно. Хотя черт их знает. Им же свое собственное тоже неинтересно. За этими раздумьями он и заснул.
***
Утро застало его солнечным. Немного повалявшись и с удовольствием вспомнив вчерашний вечер, Павел встал, нашел в чемодане зубную щетку и вышел из комнаты. Баба Катя встретила его радостно:
– А, проснулся голубчик, а я думаю, пусть поспит с дороги. Хорошо спалось?
– Ага, хорошо.
– Ну, каша в полотенце, молоко на столе, вода в умывальнике, а я пошла по хозяйству. Павел почистил зубы и вышел из дома (туалет все еще оставался снаружи). Возле курятника (раз куры, значит курятник) Таня кормила шумных птиц. Она была в давешних шортиках, футболка, правда, была другая. Павел смотрел на не с удовольствием. Совсем с другим чувством, чем, когда увидел в первый раз. Теперь-то он знает, какова она без трусов! Он видел, что скрывается под этими шортами! Правда, он не отказался бы посмотреть еще разок. И поближе. И сиськи он не видел. И попку. У не была именно попка, кругленькая и аккуратненькая. И пощупать бы. Хоть бы и через шорты. И двумя руками, спереди и сзади. Павел вздохнул. Таня подняла голову.