Возрождение
Шрифт:
Он ушел, а я был слишком потрясен, чтобы сказать хоть слово.
Прошло три дня.
На улице царило настоящее пекло, и горизонт расплывался в раскаленном мареве. Внутри здания было прохладно и комфортно. Я готовил нам еду, и хотя на второй вечер Джейкобс присоединился ко мне за ужином внизу, все остальные трапезы он проводил в одиночестве в своем люксе. Принося блюда, я отмечал, как громко работает телевизор – видимо, слух тоже стал его подводить. Судя по всему, ему особенно нравился канал с погодой, однако стоило мне постучать в
За эти дни я получил начальные навыки ухода за больным. Джейкобс все еще мог раздеться сам и включить воду для утреннего душа – у него имелось специальное инвалидное кресло для водных процедур, в котором он сидел, пока намыливался и смывал с себя пену. Я устраивался на кровати и ждал, когда он меня позовет. Тогда я выключал воду, помогал ему подняться и вытирал его полотенцем. Его тело превратилось в печальное воспоминание о том, каким Джейкобс был во времена работы священником или, позже, ярмарочным артистом. Бедра торчали, как у общипанной на День благодарения индейки, ребра выпирали, ягодицы усохли. Когда я помогал ему добраться до постели, он сильно кренился вправо – последствие инсульта.
Я натирал его гелем «Вольтарен» для снятия боли и приносил таблетки в пластиковом футляре, в котором отделений было больше, чем клавиш на пианино. К тому времени как он принимал их все, «Вольтарен» начинал действовать, и Джейкобс мог одеться сам, если не считать носка на правой ноге. Носок приходилось натягивать мне, но я всегда дожидался, пока он наденет трусы. У меня не было ни малейшего желания лицезреть перед своим носом его старческие гениталии.
– Хорошо, – говорил он, когда я подтягивал носок на его тощей голени. – С остальным я разберусь сам. Спасибо, Джейми.
Он всегда благодарил за помощь и, как только за мной закрывалась дверь, сразу включал телевизор.
Это были долгие, долгие дни. Воду из бассейна спустили, а для прогулок по территории было слишком жарко. На курорте имелся тренажерный зал, и если я не читал (так называемая библиотека представляла собой собрание трудов Эрла Стенли Гарднера и Луиса Ламура, а также старых компактных изданий «Ридерз дайджест»), то занимался в одиночестве в его кондиционированном великолепии. Я пробегал мили по беговой дорожке, крутил педали на велотренажере, вышагивал на тренажере-лестнице, качал мышцы рук.
Телевизор в моем номере принимал только «Канал-8» из Поланд-Спринг, но изображение расплывалось, и смотреть было невозможно. В Закатной гостиной имелся телевизор во всю стену, однако и там картинка оказалась не лучше. Я полагал, что где-то была спутниковая тарелка, но пользовался ею только Чарли Джейкобс. Я хотел попросить его подключить и меня, однако потом передумал. Он мог согласиться, а я и так уже вдоволь попользовался его подарками. За них приходилось расплачиваться.
Несмотря на физические нагрузки, спал я отвратительно. Вернулись старые кошмары, не мучившие меня уже много лет. Покойные члены моей семьи сидели дома за обеденным столом вокруг заплесневелого торта, из которого вылезали огромные насекомые.
Тридцатого
Я встал, натянул джинсы и поспешил вниз. На кухне уже никого не было, но я заметил в окно, как кто-то спускался по лестнице со стороны пандуса. Я выскочил на улицу и увидел Дженни Ноултон – она садилась за руль гольф-мобиля с надписью «КУРОРТ “КОЗЬЯ ГОРА”». На сиденье рядом лежала миска с четырьмя яйцами.
– Дженни! Подождите!
Она завела двигатель, но, увидев, что это я, улыбнулась. Она очень старалась, однако улыбка все равно вышла жалкой. Казалось, что со времени нашей последней встречи Дженни постарела лет на десять, а темные круги под ее глазами говорили о том, что нарушениями сна страдал не я один. Она перестала красить волосы, и отросшие корни были седыми.
– Я вас разбудила, извините. Но я не виновата – в сушилке очень много кастрюль и сковородок, и я задела ее локтем. Разве мама не научила вас пользоваться посудомоечной машиной?
Я бы мог ответить, что нет, потому что у нас никогда не было посудомоечной машины. А научила меня мама тому, что если посуды немного, лучше оставить ее высохнуть на воздухе. Но поговорить я хотел совсем о другом.
– Что вы тут делаете?
– Я приехала за яйцами.
– Вы же понимаете, что я спрашиваю не об этом.
Она отвернулась.
– Я не могу вам сказать. Я дала обещание. А по сути, заключила сделку. – Она невесело рассмеялась. – Сомневаюсь, что ее признают в суде, но я все равно намерена выполнить все условия. Я в долгу, как и вы. К тому же вы и так все скоро узнаете.
– Я хочу узнать сейчас.
– Мне надо идти, Джейми. Он против того, чтобы мы общались. Если узнает, жутко разозлится. Я просто взяла несколько яиц. От одного вида «Чириоз» или «Фростед флейкс» меня уже тошнит.
– Если аккумулятор на вашей машине не разряжен, вы могли бы съездить в Ярмут и купить там в магазине сколько угодно яиц.
– Я не могу уехать, пока все не закончится. Вы тоже. И не спрашивайте меня больше ни о чем. Я должна сдержать обещание.
– За Астрид.
– Ну… Он платит огромные деньги за небольшие услуги по уходу. Их хватит, чтобы больше никогда не работать, но в основном да, из-за Астрид.
– За ней кто-то присматривает, пока вы здесь? Надеюсь, что да. Не знаю, что вам наговорил Чарли, но побочные эффекты действительно бывают, и они могут…
– О ней хорошо заботятся, так что не беспокойтесь. У нас есть… хорошие друзья.
Она улыбнулась – на этот раз искренне и естественно. И по крайней мере одна вещь прояснилась.
– Так вы с Астрид любовницы! Верно?
– Партнеры, – поправила она. – Вскоре после того, как в нашем штате разрешили однополые браки, мы выбрали день, чтобы узаконить отношения. А потом она заболела. Больше я ничего не могу сказать. Мне пора ехать. Я не могу надолго отлучаться. А яиц у вас осталось еще много, так что не беспокойтесь.