Возрождение
Шрифт:
– Если попросишься – возьму, никаких проблем не будет, а дело тебе точно найдется, – кивнул человек в полушубке. – Только знаешь, парень… дед твой… это ведь твой дед вон там? – Володька кивнул. – Он отличный специалист, мне наши поездные сказали. Но он старый уже. Кто же будет встречать и провожать наши поезда и следить за путями? Хотя… это, наверное, не так уж важно, да?
Володька опустил голову. Человек напротив молчал и ждал. И тогда Володька голову поднял. И тихо, но упрямо сказал:
– Важно. Я понял.
– Молодец, что понял, – человек сказал эти слова очень серьезно. А Володька
Они едут воевать за большое и важное, да.
А он будет пропускать поезда.
Вот так. И только дурак станет считаться пирожками в этом деле…
…Сашка далеко не ушел, оказывается – стоял под крайним от двери окном и корчил рожи кому-то внутри. Но к подошедшему Володьке повернулся мгновенно – и уже серьезный. Кивнул вопросительно – поднял просто подбородок.
– Я останусь тут, Сань, – сказал Володька. Брови Белова приподнялись. – Нам дорогу надо в порядке… это… поддерживать. Понимаешь?
– Понимаю, – неожиданно ответил Санька. – Хороший ты парень, Володька. Правильный парень. Ну – еще увидимся.
– Правда?! – обрадовался Володька.
Белов кивнул:
– Правда. Что бы ни случилось. Здесь или еще где-то. Но увидимся.
И – крепко пожал Володькино предплечье.
Бронепоезд ушел только в третьем часу ночи, постепенно уверенно набирая скорость, рассекая длинным могучим телом ледяной буран. Дед и внук остались стоять на путях – плечом к плечу. Долго смотрели они, как светят, светят сквозь черную метель, ледяную, желавшую быть вечной, ночь огни на задней площадке бронепоезда. «Россия» летела на запад и несла с собой веру и надежду. Потом старик сказал сипло:
– Не уехал ты зря… дурак ты, внучек…
– Весь в тебя пошел, наверное, – откликнулся Володька грубовато. Он удивлялся: а что с ним, собственно, творится-то?! Не стал меньше мороз, не стал слабей ветер, не поредела ничуть темнота, а огни бронепоезда уже и вовсе не видны… но тогда почему, откуда взялась эта уверенность, которую он ощущает?! – Пошли в тепло, дед. Хороший получился праздник… – и встревожился, быстро повернулся к старику: – Дед?! Ты что, дед?!
– Флаг надо повесить на станции… флаг… – Старик плакал, плакал впервые за несколько десятков лет. – Чтобы все по форме было… а я старый, не могу я влезть, а без флага совсем не то, внучек… не то без флага.
Володька глядел на деда и чувствовал, что ему самому хочется плакать. Он-то думал, что выплакал все за последние ужасные времена, что никогда больше не сможет ни плакать, ни радоваться, а вот надо же… Но это были странные слезы. Они не были вызваны страхом или беспомощностью. Они… нет, Володька не мог подобрать названия. Странные. И все. И, чтобы все-таки не дать им пролиться – стыдно же плакать четырнадцатилетнему мужчине и солдату, которому поручили важное задание! – он обнял старика и зашептал горячо и уверенно:
– Я все сделаю! И флаг сошьем и повесим, материал же есть?! И вывеску я почищу, и дорожки… и расписание напишем новое, теперь ведь надо, да?! И ты мундир свой будешь носить, чтобы тоже как положено… нечего бояться и
– Научу… научу… – Грубые узловатые руки старика гладили волосы мальчика под капюшоном куртки. – Научу… молодец ты у меня, внучек… я же говорил – переживем, вот и пережили же, ведь пережили?! – И мальчишка отчаянно кивал, с восторгом понимая, что он не просто успокаивает деда, что – все так и есть! – И пережили, и жить будем… будем жить…
19 мая 4 года Безвременья станция Д-цево была разорена людоедствующей бандой. Однако на ночном привале банду полностью уничтожили спасшиеся во время налета внук и дед Веригины с присоединившейся к ним группой из трех местных охотников. Уже 1 июня того же года еженедельное движение бронепоездов Владивосток – Великий Новгород было восстановлено.
Позже – вплоть до 15 года Серых Войн – банды разоряли станцию еще трижды, но инженер Владимир Николаевич Веригин восстанавливал ее каждый раз. Сейчас станция Веригино является мемориальным комплексом-музеем.
Эпилог
Новый день
10-й год Реконкисты (прошло 42 года с начала Третьей мировой)
Над рассветной твоей рекой
Встанет завтра цветком огня
Мальчик бронзовый. Вот такой,
Как задумала ты меня.
И за то, что последним днем
Не умели мы дорожить –
Воскреси меня завтра в нем.
Я его научу, как жить.
Берег Московского моря два человека
Они были практически ровесниками, эти два смотревших друг на друга человека.
На вид обоим было лет по 50 или около того. Если не брать в расчет их странную одежду – то они выглядели как самые обычные уже немолодые, но и далеко не дряхлые люди с тем особенным выражением лиц и глаз, которое характерно для людей, победивших – не просто переживших, а именно победивших! – Безвременье.
Они появились на речном берегу почти одновременно, с перерывом в пару минут. И уже долго стояли у самой воды, о чем-то беседуя. Вряд ли такая встреча могла быть случайной – скорей, о ней договорились. Загоравшие неподалеку на серповидном узком пляжике мальчишки, переплывшие сюда из видневшейся на другой стороне заливчика биостанции, пятеро или шестеро, дружно привстав, смотрели с удивлением на странных гостей и тихо переговаривались.