Возрождение
Шрифт:
Как бы то ни было, шуметь она не будет.
Нина написала в первый раз после того, как вышла замуж за Джима, — это было, как раз, перед мартовским наступлением. Она была слишком счастлива или слишком тревожилась, чтобы вспомнить о своих друзьях — даже о «старых и дорогих», но теперь Джим, к счастью, ранен в щиколотку, что задержит его дома на два месяца, и у нее есть немного свободного времени.
«Ты и представить не можешь, Николай, насколько иное положение для меня вся война, когда я знала, что Джим находится на передовых позициях. Я обожаю его — и до сих пор сумела поддержать его обожание ко мне, но вижу, что мне придется
Как кажется, Нина не нашла отдыха и покоя, на которые надеялась.
Надеюсь, что мне принесет успокоение работа над книгой. Первая глава уже обдумана — и завтра я начинаю.
Мисс Шарп пришла пунктуально в десять. На ней было бумажное, белое с черным, платье. Она так тонка, что ее прямо не видно, весьма вероятно, что в вечернем платье она представляет из себя просто массу костей, но, слава Богу, я не увижу ее в вечернем платье. Уходит она в шесть. Буртон устроил так, что завтракать она будет здесь. На это ей дается час, и завтракать она может в маленькой гостиной, которую я предназначил для ее рабочей комнаты. Конечно, ей не понадобится целого часа на еду, но Буртон говорит, что ей нужно предоставить это время, — так всегда делается. Это большое неудобство, потому что, может статься, в 12.30 на меня, как раз, найдет вдохновение, а она, я думаю, побежит, как бегали у нас дома горничные, когда звонили к завтраку в людской. Но я не могу ничего сказать.
Я был полон мыслей, и начало моей первой главы шло, как по маслу, а когда мисс Шарп перечла его мне, я увидел, что она не сделала ни одной ошибки. Это счастье.
Она ушла и перепечатала записанное, а затем села завтракать так же, как и я, но зашел Морис, и мой завтрак занял больше времени, чем ее — была уже половина второго, когда я позвал ее, позвонив в мой ручной колокольчик (хорошенький, серебряный, который я вывез когда-то из Каира). Она сейчас же появилась с переписанным в руках.
— В течение получаса мне нечего было делать, — сказала она. — Не можете ли вы дать мне еще какую-либо работу, которой я могла бы заняться, если это случится снова.
— Можете почитать книгу, их много там, в книжном шкафу, — сказал я ей. — Или я могу дать вам некоторые письма с тем, чтобы ответить на них.
— Спасибо, это будет лучше. — (Она, очевидно, добросовестна).
Мы снова начали.
Она сидит со своим блокнотом за столом и, когда я останавливаюсь, сохраняет полную тишину — это хорошо. Я доволен своей работой. Сегодня ужасно жарко и в воздухе какое-то напряжение, как будто что-то должно случиться. Новости все те же, может быть, чуть-чуть лучше… Сегодня у меня небольшой обед. Вдова, Морис и мадам де Клерте — как раз четверо, а после обеда мы едем в театр. Я редко выхожу — для меня это так сложно… А Морис дает нам ужин в своих комнатах, в Ритце. Сегодня мое рождение — мне тридцать один год.
Что был за вечер 26-го июля! В театре было жарко, меня так беспокоило неудобное положение, а от света болел глаз. Мы с мадам де Клерте уехали до конца спектакля и, добравшись в моем экипаже до Ритца, расположились в комнате Мориса. Мы обсуждали положение и влияние прихода американцев, подбодрившего всех, и были настроены скорее радостно. Но тут раздались гудки сирен, выстрелы последовали
На некоторых людей страх оказывает особенное действие. Лицо Одетты посерело и она с трудом владела голосом. Я думал о том, скоро ли она позволит сдержанности соскочить с себя и без оглядки убежит в погреб. Мадам де Клерте совершенно не была взволнована.
А затем произошло самое драматическое. Бум! — весь дом задрожал, стекло в окне разлетелось на кусочки. Морис потушил свет и приподнял уголок плотной занавеси, чтобы выглянуть наружу.
— По-моему, они разнесли Вандомскую колонну, — сказал он с уважением — и в то время, как он говорил, другая бомба упала позади нас на министерство, а несколько осколков пронеслось по воздуху и врезалось в нашу стену.
Нас всех швырнуло через комнату, я и мадам де Клерте упали друг на друга у дверей открывшихся наружу. Вопли Одетты заставили нас подумать, что она ранена, но на самом деле она была цела и погрузилась в прерывистую молитву. Морис помог встать мадам де Клерте, а я на минуту зажег карманный фонарик. Я не чувствовал никакой боли. Мы сидели в темноте, прислушиваясь к доносившемуся некоторое время смятению и взрывающимся бомбам, из которых ни одна, однако, не была близка. Единственным звуком в нашей комнате был голос Мориса, успокаивающего Одетту.
Мадам де Клерте тихонько засмеялась и закурила папиросу.
— Близкая вещь, Николай, — сказала она. — Теперь давайте спустимся и посмотрим, кто убит и где именно были взрывы. Знаете, вид действительно интересен, можете мне поверить. Когда два дня тому назад Берта ударила в…, мы бросились к такси, чтобы поехать и посмотреть на это место. Вот уж две недели, как у Корали есть бензин для ее машины, — она лукаво рассмеялась, — господин министр должен же выказать каким-нибудь способом свою благодарность, не правда ли? Корали такая душка! Да! Некоторые разместились с ней — нас была довольно большая компания — и когда мы добрались туда, там старались потушить огонь и выносили трупы. Раз-другой вы должны сопровождать нас в этих поездках — для перемены — хоть что-нибудь.
Перед войной эти женщины не могли бы глядеть на мучения мыши.
Когда, после сигнала «все спокойно», мы спустились в вестибюль, вид был замечателен. Большие стеклянные двери салона взрывом отброшены внутрь, все окна выбиты, а Вандомская площадь — масса обломков; я думаю там не осталось стекла целого.
Но никто не выглядит слишком взволнованным — эти вещи повседневны.
Не знаю, будем ли мы помнить в последующие годы странную беспечность, развившуюся в каждом, или позабудем войну и станем такими же, как были прежде. Кто знает?
Сегодня утром я спросил мисс Шарп:
— Что вы делаете вечером, когда уходите отсюда?
В эту минуту я позабыл, что Морис сказал мне, что она делает бинты. Она взглянула на меня и ее манеры стали ледяными — не понимаю, почему она считает, что я не имею право задавать ей вопросы. Я говорю «взглянула на меня», но я никогда не уверен, что делают ее глаза, так как она никогда не снимает желтых очков. Во всяком случае, последние казались направленными на меня.
— Я делаю бинты.