Возвращение блудного сына
Шрифт:
Всё получилось качественно и красиво. Но этого нельзя было пока сказать о работе Платона, вернее о его взаимоотношениях с коллегами по работе.
Ещё в понедельник, 28 августа, Платон снова вышел на работу после очередной части своего отпуска.
А накануне он явственно ощутил, как приятно в конце августа после вечерней и утренней «палки» встать часов в десять утра, умыться холодной водой из водопровода, и, не вытирая лица, пройтись через весь участок до дома.
При этом ощущать свежий после дождей позднелетний
Такое ощущение мобилизовало Платона на допоздна продуктивную работу.
А на следующий день вечером на даче Платон отметил, что по телевидению один за другим шли фильмы про полных подлецов. И этим сериалам просто не было конца.
Можно подумать, что всё население нашей страны такое?! Не согласен! Кроме изобилия простолюдинов, у нас есть и глубоко порядочные – истинно культурные люди! – чуть ли не вслух возмущался знаток человеческих душ.
– «Платон, а ты пойдёшь к Гаврилычу на день рождения?» – на следующий день поинтересовалась начальница.
– «Ты, что, Надь? Да Гаврилыч на меня смотрит, как циклоп на Одиссея! А ты хочешь, чтоб я к нему пошёл на день рождения!? Да он же мечтает, чтобы я не пошёл, и на мне сэкономить! А вот ко мне он пойдёт пожрать и попить нахаляву, хоть и не поздравит, как в прошлый раз. Опять же сэкономит. Он ради халявы и экономии готов растерять остатки своего хилого достоинства!» – ответил тот.
Как Платон и предполагал, день рождения Гудина состоялось втихаря от него.
Через много дней услышав от Надежды рассказ о поведении именинника, Платон невольно поинтересовался:
– «А разве он отмечал свой день рождения?».
– «Да! А тебя тогда не было!» – не моргнув глазом, соврала и проговорилась Надежда, позабыв в своей прежней лжи, и что Платон в то время сам по своей воле никуда не отлучался.
Значит она, по просьбе Гаврилыча, специально меня куда-то отправила, чтобы тому на меня не тратиться, и красивую рожу мою с новыми зубами и длинными, чёрными ресницами за столом напротив себя с завистью не созерцать! – понял Платон.
Но зависть Гудина коснулась и одежды Платона.
Когда новый комендант Борис Васильевич Новиков в коридоре обратился к Гудину с вопросом, почему он сегодня без галстука, тот нарочно громко, чтобы слышал Платон, ответил, пытаясь этим задеть его, но задев всех нормальных мужчин:
– «А галстуки носят только идиоты!».
– «Ведь когда рабочий идёт в галстуке – это же смешно!» – через мгновение уточнил он, вспомнив про себя в галстуке, и поняв, что поначалу погорячился.
Ну, и говнюк, этот Гаврилыч! Просто смерд какой-то!? Говно из него так и прёт! Любые
Порядочный человек отличается от непорядочного тем, что он хотя и может подумать о другом человеке что угодно, но вслух никогда не скажет ничего обидного, оскорбительного и унизительного, тем более не сделает подлости другому! – рассуждал он сам с собою, при этом о чём-то задумавшись и сокрушённо вздыхая.
И тут же несколько мысленно успокоил себя: а ведь не проявлять эмоций при посторонних – это признак лишь представителей высшего, в смысле культуры поведения, сословия!
Лето завершалось, закончились отпуска, увеличилось количество пассажиров в транспорте. Платон возобновил ежедневные поездки с дачи на работу и обратно. Возобновились и его приключения в электричках. В одно утро их произошло сразу три! И как тут не вспомнить о троице?
Моложавая женщина, сидевшая у окна напротив Платона, не выдержала попыток длинноногого пассажира с рюкзаком за спиной расположить большие в кроссовках ступни своих ног вокруг её х-образных ножек, и не удержалась от замечания пенсионеру:
– «Мужчина! Вы мне все ноги оттоптали!».
– «Надо же? А я и не заметил!» – понимая её правоту, поначалу отшутился Платон.
Место у окна в первом отсеке вагона электрички было крайне неудобно из-за ещё большего утолщения гаргрота, проходящего по границе пола и боковой стены вагона.
Многие мужчины обычно ставили одну из своих ног на этот гаргрот, и даже были довольны этой позой, позволявшей их телу несколько отдохнуть.
Но женщины в юбках этого себе позволить не могли.
Платон тоже, но из-за болезненной невозможности долго так держать согнутую в колени ногу. К тому же Платон из-за своих больных рук никогда не снимал рюкзак в электричках.
Ибо затруднённость и болезненность полностью выпрямить руки в локтевом сгибе не давали возможности положить тяжёлый рюкзак на верхнюю полку, особенно, когда все сидячие места были заняты, и ноги их владельцев мешали подойти к полке поближе.
Также ему было бы тяжело и болезненно держать снятый рюкзак на бёдрах и коленях.
Но всё это ведь не объяснишь недогадливым и нечутким молодым эгоистам с излишним самомнением.
И, чтобы лишний раз не мешать пассажирам любого вида общественного транспорта, да и себе не создавать проблем, Платон специально купил для поездок на дачу небольшой спортивно-молодёжный рюкзачок, всегда довольно плотно прилегавший к его спине, и ни при каких загрузках не выступавший за габариты спины своего хозяина.
Поэтому на периодические советы некоторых квази умных и заботливых пассажиров стоявшему рядом с ними в проходе пенсионеру снять рюкзак, писатель отвечал пожилым женщинам: