Возвращение блудного сына
Шрифт:
— Веди, веди его! — гомонил вслед парусиновый усач. — Я бы с ним и цацкаться не стал, что толку: посадят его в домзак, а он выйдет да опять пакостить начнет! С ними вернейшее дело — отвести за угол подальше да так дать, чтоб дух из него вон! Эх, камуния — ведь это подумать тольки, что она за гниду развела!
Малахов долго
— Тебя ведь звать Абдулка, верно? Помню, не думай, я из той ночи все до единова помню. Зачем же, парень, воровать-то у меня? Случись кто другой — пришлось бы в домзак идти, а то забили бы — только и делов. Да как ты такой грех не побоялся взять, деньги-то не мои, артельные, мне после того не жизнь бы была, нет, не жизнь…
— Пус-сти-и! — завизжал Абдулка и, подпрыгивая, стал царапать ему грудь, добираясь до горла. Упал на землю между ящиков, замер, скорчившись. Николай опустился на колени, тронул Абдулкину голову.
— Да ты не того, не того… Я понимаю, есть-пить тоже надо, как же. Голод не тетка, верно, да и житуха твоя — волку позавидуешь небось. Поднимайся, пойдем давай.
Беспризорник поднялся, покорно опустив голову. Затем схватил руку Малахова и прижался к ней щекой.
— Слышь, дяденька, — сдавленно шептал он. — Ради Христа, ради матушки твоей, не убивай меня, а? У меня дружок в домзаке теперь — страшно ему будет жить, когда он о моей смерти узнает.
— Ты… тты что… что?! — крикнул Малахов, отталкивая мальчишку. — Кто… да как ты это удумал? Чтобы я… тебя… да разве ж я убивец, господи?!
— А то нет? — Абдулка поднял заплаканное лицо. — Кто же тогда чекиста-то убил? Я знаю, что его той ночью убили, а ты… ты сам мне сказал… тогда, на речке.
Николай быстро, нервно засмеялся. Беспризорник попробовал было рвануться в образовавшуюся между ящиками и телом своего пленителя щель, но Малахов подставил колено и задержал его. Крепко взял за руку и потащил с базара. По дороге сказал:
— И выходишь ты, Абдулка, совсем глупый человек. Я-то думал… а ты — совсем дурак, эх!
— Почему дурак? — упираясь, семенил за ним беспризорник.
— Да потому, что никакого чекиста я тогда не убивал. Какой мне в том резон — сам посуди, ну?
Мальчишка ускорил шаг, забежал вперед Малахова и зло крикнул:
— Будя врать-то! Сам мне об этом сказал!
— Мало ли что сказал. Был я при том, как его убили, верно. И так мне дерзко это на душу пало — чуть сам не помер. Нет, думаю, ежли так, то и тебе жить невместно, да того человека, что смерть ему учинил, и… попортил. Понимаешь, нет?
— Вре-ошь… — тянул плетущийся сзади Абдулка.
Они сели на скамейку возле одного из домов, и Николай, обняв беспризорника за плечи, промолвил:
— Ты послушай меня. К примеру, демобилизовался я нынче весной, а до того семь годков в армии бухал.
— В
— А то в белой! Я к здешней шпане случаем попал, и все, веришь ли, словно во сне был. Хотел уйти — да не получилось, потом подранил один меня. Ну, я хоть и виноват опять, что не смог смерти того парня угадать, думал — ой просто поговорить с ним хочет, но в остальном все по своей совести порешил, так-то вот!
— Чего ж в угрозыск не пошел? — спросил Абдулка.
— Угрозыск — оно конечно… Только я вишь что думаю: то, что я человека порешил, они, конечно, в добре не оставят. И потом, я для этой шпаны, что ни говори, чуточку вроде как своим могу посчитаться — сколь я ихний хлеб ел да ранен был, а поди докажи, что они сами меня пырнули. Вот и выходит казенный дом, дальняя дорога — это в лучшем случае, учти. Ну, я того не боюсь. Дело в другом: после того как мы с тобой виделись, больно хороша жизнь у меня сложилась: работа появилась, а главно — девушку себе нашел, да такую — ах ты, брат! Как мне теперь в угрозыск от всего этого идти, ведь я без нее… — Николай отвернулся.
— Верно ты его пристукнул, — тихо сказал беспризорник. — Давить нас всех надо, как клопов. А в угрозыск не ходи, мало ли что…
— Ты… ах, понял меня… спасибо, брат! Я вначале-то испугался: ведь одному тебе рассказываю, так поймешь ли? А ты молодца, Абдулка! Насчет себя не наговаривай, зачем с ними равняешь? Это — другое дело, когда мальчонка от голоду пропитание хочет добыть. А они-то — сытые, гады… Однако пойдем, пойдем!
Малахов суетливо схватил беспризорника за рукав пиджака и потащил к трактиру. Там взял для него щи, рубец, сам сел напротив и смотрел, как парень с жадностью, лихорадочно сверкая белками, поглощает пищу.
«Мотает их, сердешных… Совсем малец еще. А понятия — как у мужика. Не надо бы его бросать, ни за что пропадет парнишка», — думал Малахов. Приговаривал:
— Ешь, Абдул! Не торопись, не торопись, успеешь.
Наконец Абдулка выбрался из-за стола и вопросительно глянул на Николая. Тот спросил:
— Где живешь, бедолага? Спать-то есть где?
— Чего мне! — тряхнул патлами беспризорник. — Раньше в подвале жил, да вчера пришли: выметывайсь, мол! Склад будут устраивать. Да я ушлый — нынче на станции, в старом вагоне, ночевал. Теперь туда же пойду, наелся — во! — на два дня хватит. Благодарствуем вам. — Он поклонился. — Пойду я, спасибочки.
— Подожди! — остановил его Малахов. — Идем-ко со мной.
— Куда? — снова насторожился Абдулка. — Куда это… зачем?
— Негодно по подвалам да вагонам таскаться. Помрешь так, а то забьют или в домзак посадят. Мало ли что случается по причине неустроенности! Я знаю, сам только вчера крышу обрел. Ну, да куда ж тебя теперь девать! В тесноте, да не в обиде — пора, Абдул, свой дом иметь. Оденешься, ремеслу обучишься — хочешь?
— Ага. А Цезаря к себе возьмем?
— Это дружка твоего? Кхм… — Николай замялся, поскреб затылок. — Ладно, посмотрим. Видно будет.