Возвращение блудного сына
Шрифт:
— Эх, совсем запутался я! — Заскреб в затылке агент. Выиграв время, он почувствовал себя увереннее, свободнее. В ней тоже исчезла прежняя настороженность. — Лебедяева, значит…
— Ладно, хватит! Чего тебе надо? И документ показывай, почему я тебе должна верить?
— Тогда я подойду.
— Ну, подойди, что ли.
Кашин приблизился к Маше и протянул удостоверение. Светил спичкой, пока она читала.
Отдав документ, Лебедяева вздохнула:
— Час от часу не легче. Значит, Черкиза ищете?
— Ясно, застит, — тяжело засопел Кашин. — Таких парней, друзей моих, убивает! А ты с ним крутишь. Такая же, видно. Постыдилась бы.
— Ну, ты! Нашел с кем про стыд разговаривать. Молчи, молчи…
В конце переулка послышалась колотушка. Почти одновременно выскочила из вязкого, душного мрака собачья свора и забесновалась вокруг них. Семен нагнулся — собаки отскочили, но через мгновение вынырнули снова, и лай их сделался еще более яростным. Он взял Машу за локоть:
— Пошли.
Шли по переулку: Лебедяева — впереди, Кашин — сзади, ногами отбиваясь от наседающих собак. Когда колотушка поравнялась с ними, послышался дребезжащий старческий голос:
— Ну-ко стоять! Хто тут ходит, безобразничает?! Давать мне ответ!
«Храбрый дед», — подумал с уважением Кашин и, подойдя к низенькой, облаченной в какой-то белый хитон фигуре, сказал:
— Гуляем, понимаешь ли, с барышней, никого не задеваем, никому не мешаем.
— А почему в энтом месте? Взяли моду — в темноте жаться. Идите в центр, там и жмитесь, сколь охота, а тутока и до греха рукой подать! — продолжал бушевать дед.
Агент нагнулся к нему и сказал негромко, но внушительно:
— Ты бы, дедуся, лучше с собачками распорядился — не ровен час барышню искусают. Быстро, быстро, я не шучу.
Тот постоял мгновение, потряс седыми патлами, что-то соображая, и вдруг, подняв палку, ринулся в кучу рвущихся к ногам Кашина собак. Они исчезли с удаляющимся воем; исчез и старик, кашляя и ругаясь, стукая колотушкой.
Семен окликнул Машу и услыхал из темноты:
— Спасибо, кавалер. Собаки, да еще ночью… ух, боюсь! — Она передернула плечами. — Что ж, проводи, если так. Видно, что из угрозыска, отчаянный!
Семен так и не понял, издевалась она или говорила серьезно.
— Чего-то вы, — недовольно забурчал он. — Дело серьезное, а не пойму вашего отношения.
— Какое отношение! В ресторане выследил, в попутчики навязался, да еще отношение требует! Кажется, с моей стороны никаких намеков не было.
— Мало ли что не было. А с бандитом-то связалась?!
— С бандитом… Что бы ты понимал, дурачок молодой.
— Странно вы, гражданка, со мной обращаетесь, — вдруг ожесточаясь, скрипнул Семен. — «Ухарь-купец», «дурачок»… Прошу не забываться!
— В самом деле, пацан ты еще, — невесело произнесла Маша. — Со мной тебе совсем шуметь неинтересно, смотри…
— Муж? Какой муж? А говорила — замужем не бывала. Может, ты Черкиза за мужа считаешь?
— Отстань ты с Черкизом! Сказано тебе — муж! — Она неуверенно улыбнулась.
— Законный, что ли?
Лебедяева замялась:
— Законный, не законный — какая разница!
— Так, ясно. Известны нам такие мужья.
— Известны так известны. Начальству, как говорится, виднее. А ну, иди отсюда! Му-уж! Что бы ты понимал!
У Кашина заболела голова: ни лжи, ни правды не мог он различить в этом долгом разговоре. И уйти так просто тоже не мог: своей связи с Черкизом Лебедяева не отрицала, следовательно, могла потянуться и ниточка. Он потоптался немного в нерешительности, затем сказал, прокашлявшись:
— Не сердись, извини… — И добавил зло и решительно: — А что я знаю? Теперь все спуталось. У меня одно на уме, пойми: зацепить эту свору, и — одним махом!
— Пустые твои слова. Говоришь: зацепить махом. Как же так можно? Зацепи, попробуй, я плакать не буду. А мне самой его отдать — нет уж, извините. Ну, отдам, допустим. А если сама после в чем-то виновата окажусь — меня-то хоть пощадите?
— Нет, это вряд ли.
— Вот видишь. Ох, запуталась я… Только успела подумать, что наконец-то душа на место станет, — опять голову заморочили, окаянные…
Они надолго замолчали. Наконец Кашин спросил:
— Так кто же твой муж?
— А я не знаю. Парень как парень. Ждет меня теперь. Ну, пускай ждет! Подождет небось! — Лебедяева захохотала, затем притихла и предложила: — Здесь рядом скамеечка есть — хочешь, посидим?
Сели на лавочку перед каким-то домом. Светало, и рассветная дрожь охватила Семена; он зябко тер ладони и пугливо поглядывал на спутницу. Что была Витенькина тонкость перед вязкой и смутной душой этой женщины? Как понять ее? Да и поймешь ли, не зная жизни Марии Лебедяевой?
Расскажем же ее.
29
Начать с детства — полусиротского, холодного, когда надо было прятаться от злого, вечно пьяного после смерти матери отца. И, проводив его самого на кладбище, стояла она на толкучем рынке, спасаясь от голода продажей последней рухлядишки. В то время и приметил ее купчишка Тарасов, только начавший неслыханно лезть в гору на военных поставках. А вскоре ее, пятнадцатилетнюю, разряженную медоточивой сводней, привезли в купленный на ее имя Тарасовым домик — на позор и стыд. Быстро забылась темная отцовская каморка.