Возвращение домой: Крымский тустеп. Возвращение домой. Крымский ликбез
Шрифт:
– Товарищ контр-адмирал, майор Матвеев прибыл из госпиталя после ранения.
– Чудны дела твои, господи! А у меня справка из госпиталя, что ты умер от ран! Мы тут тебе вторую звезду выбили, посмертно, а он живой, сукин кот! – маленький Горшков обнял Дмитрия, похлопывая его по спине.
– Арсений! Ну-ка, сообрази что-нибудь! Вот, Дмитрий Васильевич, смотри! – он передал справку из госпиталя, в которой говорилось о его смерти. Дмитрий вытащил свою и сличил их.
– Год рождения не мой, и номера воинских частей на печатях разные. Только звания и фамилии совпадают.
– Это эвакогоспиталь 18-й армии. А ты где лежал?
– Во фронтовом.
– Ладно, Арсений, – позвал он еще раз адъютанта, – верни эту справку в 18-ю армию, пусть найдут воинскую часть этого Матвеева. Ну,
Через некоторое время Дмитрий задал вопрос об отпуске.
– Не ко времени это, конечно, Дмитрий. Надо восстанавливать батальон, а кто, кроме тебя, сделает это лучше. Ставка и Малиновский хотят освободить Одессу. Малиновский – одессит. Вишь, как получилось: ночью все прошли, а днем заплутали и все сорвали по срокам.
– У меня тут семейная проблема, – и он показал ответ из дома малютки.
– Ты об этом! Не беспокойся, он в хороших руках. Все же думали, что ты погиб. В общем, его усыновили одни очень хорошие люди.
– Но я же живой!
– Живой, живой. Тут с кондачка так сразу не решить, майор. Мне посоветоваться надо.
– То есть вы знаете эту Иванову?
– Да, знаю. Ребенок твой, как за каменной стеной. За него не беспокойся. Кто ж знал, что это ошибка. Да и куда ты его сейчас денешь? И фамилию ему твою оставили.
Тут до Дмитрия дошло!
– Красовская?
Сергей Георгиевич прикрыл глаза и мотнул головой.
– Понимаешь, у Филиппа Сергеевича детей быть не может, вообще, врачи в свое время залечили. А тут такое дело: влюбился он в молодую, красивую и очень властную женщину. Она из него веревки вьет. И здесь его в оборот взяла. Я уж не знаю, что у вас с ней было, но как только она узнала, что ты погиб, она в самолет, и в Краснодар, назад вернулась с ребенком и поставила вопрос ребром. А мне очень не хочется делать ему больно. Да и тебе лучше, чтобы он пока побыл там. Куда ты его? Ты ж на фронте, а тут, как ни планируй, все равно от судьбы никуда не денешься. Отпуск дать могу, но если пообещаешь мне в Севастополь не ездить.
– Ох, Сонька-Сонька! У нас с ней никогда ничего не было. Только, что всю войну в одном подразделении служили. А так нет, ничего.
– Октябрьский очень ревнив, не надо давать ему повода.
– Я понял, война кончится – будем разбираться. А сейчас я хочу в Феодосию съездить, к Десфине, Сергей Георгиевич.
– Отказать не имею права, но прошу: в Севастополь ни ногой! Пусть пока там никто ничего не знает. Договорились?
– Договорились!
Но человек предполагает, а судьба располагает. Через три часа, вместе с Горшковым, Дмитрий летел в Каховку, в штаб фронта, с ними вместе летел и Гольцов, но отпуск, похоже, накрылся медным тазом. Хотя приказ о нем, сроком на десять суток плюс дорога, лежал в кармане кителя у Матвеева. Малиновский все старые обиды забыл и вычеркнул из памяти: батальон Матвеева – гордость не только Дунайской флотилии, но и всего 3-го Украинского фронта. Так получилось, что живым десантникам звания Героев не достались, все награждены посмертно, а шестеро живых из группы Ольшанского – лежат в госпиталях. Под рукой оказался только «оживший» Матвеев. С ним и сфотографировался уже генерал-полковник Малиновский, вручив Дмитрию вторую Звезду. Заметив, что Дмитрий сильно прихрамывает, Родион Яковлевич распорядился отправить его в Ялту, в санаторий ВВС, на отдых и продолжение лечения. К тому же передал ему, вспомнив давнишние проделки с транспортом, новенький «Додж». Обласканный начальством, с новым отпуском, уже на месяц, после совещания Дмитрий отправился в Крым, предварительно основательно «ограбив» фронтовой вещевой склад, так как имел предписание об этом от командующего. Все свое было в Николаеве. Двое суток он добирался дотуда. Особенно тяжелый участок был от Каховки до Приветного. Руль можно было не держать: колея такая, что выскочить из нее невозможно. И по степи не поедешь, кругом минные поля, работает целая армия саперов. Так шестнадцать часов и двигался в колонне. Дальше чуточку проще, и дорога получше, но все равно медленно. Зато после Симферополя дорога оказалась свежеуложенной, довольно хорошо отремонтированной. Только постов НКВД и «комендачей»
Санаторий забит ранеными летчиками, но в палатах не более двух человек. Соседом оказался майор Виктор Кана-рев, командир 5-го минно-торпедного полка. У него тоже конечность повреждена и обожжена рука. Рука уже зажила, а ногу ему разрабатывают из-за сложного растяжения.
Смеется, что все травмы получил на родном аэродроме.
На второй день все забегали и засуетились. Всем ходячим вместо халатов приказали надеть форму и все ордена, тут и выяснилось, что в санатории «живой дважды Герой». До этого особо никто не спрашивал, а Матвеев молчал. Санаторий посетили Сталин, Черчилль и Рузвельт. Вместе с ними были и вице-адмирал Октябрьский с Остряковым, командующим авиацией ЧФ. Адмирал изумленно уставился на него, затем представил его Сталину и остальным:
– Начальник разведки Азовской и Дунайской военной флотилии, дважды Герой Советского Союза майор Матвеев, Дмитрий Васильевич. Участник Керченского, Сивашского, Мариупольского, Днепровского, Херсонского и Николаевского десантов. Один из лучших офицеров флота, товарищ Сталин.
Черчилль встал рядом, и снизу вверх посмотрел на Дмитрия.
– Он просто русский богатырь! – перевел переводчик слова премьера. Затем Черчилль повесил на грудь Дмитрию какой-то орден или медаль, потом американцы сделали то же самое. Награждали всех, кто оказался в этот момент на излечении. У них есть специальные медали для этого, за ранение. У нас полагаются только нашивки, у Дмитрия их три: две красных и одна желтая. Представление окончилось, делегация удалилась. Офицеры с интересом рассматривали иностранные награды, пытаясь прочитать, что написано. Пятицветная ленточка, которую дали англичане, с орлом и знаменами, выглядела симпатичнее фиолетовой американской медали. К Матвееву подошел уже капитан 2-го ранга Касатонов.
– Товарищ майор! Филипп Сергеевич приказал вам прибыть в Ливадию, вас Верховный вызывает! Машина у здания.
– У меня своя.
– Вашу не пропустят.
– А потом шкандыбать с раненой ногой обратно? Доеду, докуда пустят.
Он прошел до «Доджа», сел в него и поехал за «Виллисом» с Касатоновым. За развилкой за Ореандой его, действительно, остановили. Он поставил машину на посту, пересел в «Виллис» к Касатонову.
Октябрьский протянул ему руку, поздоровались.
– А мы тебя, считай, похоронили. Супруга моя очень убивалась по этому поводу. Как так получилось?
– Ошибка в эвакогоспитале 18-й армии. Ранение тяжелое, но умер от ран не я, а какой-то другой Матвеев, года рождения разные.
– Твой сын у нас, мы его усыновили. Потом поговорим, тебя вызывают на самый верх. Пойдем! – и внимательно осмотрел его форму. Они находились в здании санатория Наркомзема, вышли оттуда и перешли в Большой дворец. Матвеева и Октябрьского обыскали, затем разрешили войти внутрь. Там довольно долго пришлось сидеть в ожидании. В помещении никто не разговаривал. Где-то через полтора часа подошел офицер НКВД и пригласил с собой Матвеева. Его провели в Итальянский дворик дворца, где в тот момент находились три лидера и их переводчики. Кроме них присутствовали один английский, один американский генералы и маршал Шапошников. Все сидели и о чем-то разговаривали.
– Подойдите и представьтесь! – тихо сказал офицер охраны.
Дмитрий доложился, что прибыл по приказанию. Разговор прервался. Рузвельт заговорил, обращаясь к Дмитрию, но постоянно, в конце каждого предложения, поворачивал голову к Сталину. Переводчик начал переводить:
– Нам сказали, что вы участвовали в большинстве крупных десантов, проведенных Красной Армией в сорок первом – сорок втором годах. Это так?
– Так точно!
– Все десанты были удачны?
– Так точно.