Возвращение из Трапезунда
Шрифт:
Метелкин сразу сообразил, что хочет разузнать у него негоциант. И признался, что и сам готов был попасться на удочку, но, к счастью, в недавнюю поездку в Севастополь он побывал в Главном штабе флота и видел там лейтенанта Берестова – ничего общего с археологом Берестовым не имеющего. Рассказав это, Метелкин долго смеялся – Аспасия желала создать собственную Трапезундскую империю, наладив прямые связи с Севастополем, в обход Метелкина. И кончилось это конфузом – как же не смеяться подполковнику!
Еще смешнее было то, что на ту же удочку попались и турки. Гюндюза хлебом не корми – дай сделать пакость
Господин Саркисьянц сказал, что не видит ничего смешного в возможной гибели молодого человека и даже намерен довести через своих людей до слуха Гюндюза, что Берестов трапезундский и Берестов симферопольский – разные люди. Только Гюндюз не поверит!
Так что Аспасия потеряла интерес к Андрею, сохранив, правда, к нему симпатию. Андрей же начал тосковать и вечерами, возвращаясь с раскопок, взял за обыкновение гулять по улице мимо «Луксора» – он слушал музыку и голоса, но войти не смел.
Господин Сурен Саркисьянц также не показывался, убийц никто не подсылал – три дня прошли в трезвой археологической жизни, и Андрею было чуть обидно от того, что он перестал быть центром внимания стольких враждующих сил. Он даже Ивана крестьянского сына видел только раз и то случайно – когда тот привозил от Успенского забытые Авдеевым в Москве бумажные пакеты для находок. С Андреем они поговорили минут пять – ни о чем, посетовали оба, что дела не дают увидеться, – так и расстались. Один вечер Андрей провел с поручиком Митиным – тот заглянул к Андрею, даже вытянул его вниз в ресторан. Андрей сначала отнекивался стесненными имущественными обстоятельствами, но потом сдался – не из-за Митина, а из-за гложущей тоски по Аспасии. Это было как болезнь, как стремление курить, как нечто ненормальное, нецивилизованное. Андрей никому даже не сказал о своем свидании с Аспасией.
Они с Митиным посидели внизу, за одним столиком с двумя известными здесь арабами – английскими шпионами, которые много шутили и сами смеялись своим шуткам. Когда Андрей поднялся к себе в номер, он понял, что там кто-то был, перевернул все его вещи и весьма неаккуратно положил их на место, будто нарочно хотел дать понять хозяину, что его обыскивали.
Андрей проверил – не пропало ли чего. Все было на месте. Значит, это были не грабители. Андрею не было страшно, что в его вещах рылись, но очень противно. Как будто он наверняка знал, что у тех людей грязные руки. Ему даже не хотелось оставаться в комнате, где только что были эти нечистые люди. Потом он понял, что пойдет к Аспасии и велит ей прекратить эти шутки. Вот сейчас пойдет – покажет!
Наверное, Андрей был слегка пьян – они пили с Митиным и английскими шпионами сладкое местное вино, иначе бы он не отправился так поздно один на улицу. Но все в нем перепуталось, и не последнюю роль в его решении сыграло терзающее стремление хотя бы увидеть Аспасию. По крайней мере теперь есть предлог поговорить с ней.
Андрей вышел из гостиницы. У входа, как всегда, было людно – он даже узнал одну из девиц Аспасии. Митин еще оставался в ресторане. Ночь за пределами
Пройти Андрею было всего ничего – метров пятьдесят до угла, потом за угол, там второй дом – «Луксор».
На тротуаре, в кафе, в лавках, что еще были открыты, толпилось немало народа – была суббота, завтра местный праздник.
Противоположная сторона широкой улицы была темной – почему-то все оживление сместилось к одной стороне. Андрей сошел с тротуара на мостовую – ему показалось, что там, где нет встречных и никто не толкается, прохладнее.
Он дошел до перекрестка – как раз над головой его горел фонарь. Навстречу по мостовой ехала пролетка – лошадь шла мерно, – тук-тук подковы по каменной мостовой, Андрею показалось странным, что один человек сидит в пролетке, а второй идет рядом по мостовой и мирно с ним беседует.
Андрей шагнул в сторону, чтобы пропустить пролетку, и в этот момент человек, шедший рядом с ней, сделал шаг к Андрею, и в руке у него оказался нож.
Человек прошипел что-то – не надо было быть большим лингвистом, чтобы понять смысл угрозы.
И в тот же момент человек, что сидел в пролетке, соскочил с нее, схватил руку Андрея и так ловко завел ее за спину, что Андрею пришлось согнуться и покорно повернуться к пролетке.
– Лезь, – сказал тот, кто держал его сзади. Было больно. А нож второго человека метнулся вверх и прижался лезвием к горлу – у его хозяина было тупое озлобленное лицо, ему ничего не стоило полоснуть ножом по горлу.
Андрей хотел сказать что-то, но человек с ножом увидел, как движутся губы, и нож надавил на горло.
И через несколько секунд Андрей уже сидел в пролетке, по обе стороны от него уместились, сжимая его, два пахнущих потом и опасностью человека. И никто на улице или не заметил, или не захотел замечать этого события.
Стыдясь или не догадавшись закричать, Андрей молча боролся с похитителями, пытался вырваться, но у горла Андрея вновь возник нож – на этот раз его молодой сосед действовал смело и открыто, потому что пролетка покинула центр и катила по узким уличкам нижнего города.
Путешествие было недолгим, и Андрей даже не успел прийти в себя и осмыслить, что с ним произошло. Ему было больно и неудобно от того, как его держали, притом пролетку трясло.
Пролетка остановилась возле приоткрытых ворот на узкой улице. Андрея грубо втолкнули в неосвещенный двор, и вскоре он оказался в обширной низкой комнате, на полу и стенах которой были ковры. Там их ждал малорослый человек в феске, с короткой, в проседь, бородой и веселыми, в лучиках морщин, глазами. Лицо его, освещенное с обеих сторон шандалами на высоких подставках, казалось очень живым, тем более от игры теней и света.
– Добро пожаловать, господин Берестов, – сказал мужчина с восточным, таким знакомым по Крыму акцентом. – Долго вы собирались к нам в гости.
– Я и сейчас к вам в гости не собирался, – огрызнулся Андрей. – Велите меня отпустить.
– А вы садитесь, садитесь, – сказал седобородый, упершись маленькими черными выпуклыми, совсем как у мышки, глазами в Андрея, стараясь пробуравить его. – Рефик, дай гостю подушку.
Тот, что был с ножом, кинул Андрею подушку.
– Садитесь, садитесь, – сказал седобородый. – Чай пить не будем?