Возвращение из Трапезунда
Шрифт:
– Вы не знаете русского народа! – горячился Андрей, которому в те моменты казалось, что он разделяет мысли и чаяния русского народа, – он вспоминал лица встретившихся ему на жизненном пути добрых солдат или мастеровых, вспомнил и Глашу, и Марию Павловну, потому что они тоже были представительницами русского народа. – Наш народ переболеет болезнью роста. Да, это нелегкая болезнь, но ростки справедливости, побеги демократии, живущие в русской крестьянской общине, – все это дает нам надежды…
К согласию спорщики не приходили, что, впрочем,
Ни одна душа не обращала на Андрея внимания. Никто не нападал на него в темных переулках, никто не старался проникнуть в его номер, никто не стрелял в него – жизнь сразу потускнела и стала такой же, как жизнь археолога в Вологодской губернии.
На третий или четвертый день после освобождения из подвала турецкого дома Андрей возвращался с раскопок крытым базаром. Во-первых, эта дорога была прохладнее, чем проход по улицам, во-вторых, Андрею всегда было интересно бродить полутемными проходами базара, мимо многочисленных лавочек и магазинов, где с перегородок свисали роскошные ковры, в полутьме лавочек поблескивали надраенные медные кувшины и чеканные блюда, где громоздились штуки ситца и шелка…
Прямо на базаре, на главной его улице, Андрей нос к носу столкнулся со своим мучителем, загадочным и могучим главой турецкого клана контрабандистов господином Гюндюзом. Сердце Андрея вздрогнуло. Это было слишком обыкновенно, словно господин Гюндюз не мог существовать в дневном Трапезунде, а был лишь порождением его знойных ночей.
Андрей не знал, должен ли он показывать, что знает этого страшного человека. И пока он размышлял, господин Гюндюз, проходя рядом, чуть улыбнулся и поклонился, как бы оставляя за Андреем право узнавать себя либо не узнавать.
Андрей поздоровался – но уже со спиной господина Гюндюза.
И тут же увидел, что за Османом идут два молодых человека. Один из них обернулся, и Андрей узнал своего мучителя Рефика. И узнавание было настолько неприятным, что рука Андрея непроизвольно поднялась к горлу, как бы прикрывая тонкий шрам. А турок лишь усмехнулся и исчез в толпе.
Не раз Андрей проходил мимо заведения госпожи Аспасии Теофилато, но только днем – вечером, когда оттуда доносилась музыка «Сиртаки» и пьяные голоса, Андрей показаться там не мог. А днем «Луксор» был пуст, тих, и когда Андрей как-то осмелился и, отодвинув звенящие струйки, шагнул внутрь зала, перед ним появился инвалид на деревянной ноге, державший в руке неизменную щетку.
– Госпожи Аспасии нету, – сказал он по-русски, – и не будут.
Более Андрей не заглядывал в «Луксор», надеясь, правда, что в один прекрасный день гречанка будет снова танцевать в «Галате». Он даже принял за обыкновение спрашивать у портье, возвращаясь с раскопок:
– Госпожа Аспасия у нас сегодня не
И тот, полистав зачем-то свой блокнот, куда записывал резервации, отвечал:
– Госпожа Аспасия у нас сегодня не танцует.
Никто не интересовался Андреем.
И от Лидочки не было никаких вестей.
Основную тайну – почему же вдруг все бандиты и контрабандисты Трапезунда потеряли интерес к Андрею Берестову – помог разгадать крестьянский сын Иван Иванович.
Как-то вечером он зашел в «Галату» – у него были дела к Авдеевым, заглянул к Андрею, предложил выпить по чашке кофе, только не в вонючей «Галате», а в соседней кофейне, за столиком, вынесенным на тротуар.
Был жаркий вечер после раскаленного дня. Горячая волна воздуха пришла откуда-то из Палестины или египетских пустынь. Над Трапезундом висела пыль, днем все ползали, как дохлые мухи, еле перебирая лапками, и старались пересидеть день в тени.
Иван сказал, что экспедиция Успенского, видно, не дотянет до осени. Деньги кончались, из Петербурга новых не присылают, а те, что остались, быстро теряют в цене.
– А вы ссудите своему профессору, – сказал Андрей. – Верно, у вас еще осталось?
– А имение? – улыбнулся крестьянский сын. – Имения тоже дорожают.
– Сожгут пугачевцы ваше имение, – сказал Андрей. – Лучше отдайте неправедно заработанные деньги профессору Успенскому на пользу великой науке.
Иван Иванович рассмеялся, но невесело. В последние дни он был озабочен. Лето еще только начиналось, и Андрею казалось странным, чтобы такой преданный науке человек, как Успенский, вдруг свернул дела и покинул Трапезунд. Тем более что на фронте скоро начнется наступление, и тогда можно будет следом за нашей армией побывать в иных византийских городах, которые пока еще находятся в турецких руках.
– Да, – сказал крестьянский сын, – вас может интересовать случайная информация, которую мне принесла на хвосте одна птичка. Вы были правы. Берестовых – два. Нашелся ваш двойник.
– Я же говорил! – сказал Андрей. – А мне не верили.
– Я сам не верил, – признался Иван Иванович. – Уж очень невероятное совпадение.
– Что же оказалось?
– Оказалось, что вы, милостивый государь, чудом остались в живых.
– Честно говоря, – сказал Андрей, – я все эти дни оглядываюсь через плечо и удивляюсь, почему никто не обращает на меня внимания?
– Потому что все знают, что интересующее их лицо, старший лейтенант Андрей Берестов, инспектор севастопольского картеля, уже две недели лежит в лихорадке.
– Ты и это знаешь!
– И еще многое. Этот Берестов должен был плыть с вами на «Измаиле». Была бы комедия в духе Гольдони, если бы два Андрея Берестова плыли вместе и прибыли вместе в Трапезунд.
– А что теперь?
– А теперь вместо Берестова прибыл другой человек.
– Какой?
– Знать не знаю и тебе не советую, – ухмыльнулся Иван. И тут Андрей ему не поверил.