Возвращение из Трапезунда
Шрифт:
В тот момент, когда он ступил на мостовую, из-за угла показался покрытый пылью автомобиль, в котором мирно разместились Авдеев, Российский, Карась и Иван Иванович. Они оживленно обсуждали свои дела и не заметили Андрея, который хотел было ретироваться, но столкнулся в дверях с каким-то офицером и задержался.
Авдеев первым вылез из автомобиля, увидел Андрея и без всякой злобы или обиды воскликнул:
– Как жаль, что вы отлучились, коллега! Это будет открытие мирового значения!
– Профессор хочет сказать, – сказал Российский, – что саркофаг не поврежден и сохранились замазки и печати, которыми были соединены крышка и корыто гробницы.
– Завтра, – профессор, потирая руки, вошел в гостиницу, –
Ранние посетители ресторана, ошивавшиеся у входа в ожидании, когда Мекка откроет свои врата, смотрели на профессора изумленно, и ему льстило всеобщее внимание.
Пыхтя и обливаясь потом, профессор затопал к себе на второй этаж, а Иван Иванович отправился с Андреем в ресторан, где поведал, что после бегства Андрея профессор постепенно отошел, может быть, даже осознал, что был не совсем прав. Потом так увлекся процессом расчистки гробницы, что о существовании Андрея забыл.
– Господин Авдеев, – продолжал Иван, – поделился со мной своими планами. В четверг на той неделе ожидается сюда старый знакомец – транспорт «Измаил», который привезет подкрепление и боеприпасы. В этом Авдеев видит знамение судьбы и потому считает, что за ближайшие дни сокровища из гробницы надо изъять, и тогда экспедиция благополучно отбудет на родину под звуки фанфар.
– А вы остаетесь?
– Успенский будет работать, пока мы все не умрем с голоду или не попадем туркам в лапы.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? Не иначе как что-то задумал.
– Я задумал? Пожалуй, да. Я хочу уехать вместе с вами.
– Скопил на имение?
– Андрей, оставь, пожалуйста, этот издевательский гимназический тон. Я старше тебя почти на десять лет.
И непонятно было, обиделся Иван или шутит.
– У меня и через десять лет не будет имения. – Андрей все же сменил тон. – Не вижу в том нужды. Надеюсь, и не увижу.
– Мы живем внутри лавины и, набирая скорость, летим под откос. А надо выбраться на твердое место.
– А где это твердое место?
– Вернее всего, в Швейцарии, – сказал крестьянский сын. – Или на крайний случай в глубинах России, каких еще не достигла цивилизация. Главное – переждать.
– А здесь оставаться невыгодно?
– Совершенно невыгодно. Я думаю, что вся эта военная авантюра в Турции продлится еще месяц-два, а потом начнется бегство.
– Жаль, – сказал Андрей, – я бы предпочел побыть здесь еще. Здесь интересно.
– Ты мечтаешь отыскать золотую тиару трапезундских императоров! Все мы хороши, мой юный друг. – Иван поправил прилипшие ко лбу соломенные волосы.
– А это мы узнаем завтра, – сказал Андрей.
Спиро он увидел на улице, тот курил, сидя на приступочке у дома.
Ветер поднялся такой, что срывало листья с деревьев и пыль, что неслась по улицам, свивалась в смерчи. Небо стало темным, лиловым и все продолжало темнеть.
Но дождь пошел не сразу – он как бы тянул время, надеясь, что население Трапезунда помрет от духоты и сильной бури. Так продолжалось часов до восьми вечера. Неспособный даже пошевелиться, Андрей лежал обнаженный на мокрых липких простынях и поражался силе духа и тела его соотечественников, потому что снизу из ресторана доносились громкие песни интендантов и земгусаров, приехавших сюда разворовывать армию.
Наконец в темноте начали вспыхивать молнии – сначала их сопровождал ровный отдаленный гул, в который сливались отдельные удары грома, но затем молнии стали ярче и ближе, а гром стал трещать, рвать парусину над самым городом. И это еще был не дождь – дождь начался после получаса сухой грозы и ударил столь обильно и мощно, будто в небе прорвался нарыв именно над Трапезундом.
Андрей заснул, но ночью проснулся, и пришлось
Потом Андрей проснулся снова – на этот раз от тревоги. Ему показалось, что, пользуясь дождем, злоумышленники пробрались в башню и раскрыли саркофаг. Беспокойство Андрея было столь велико, что ему привиделось, будто он встает, одевается и бежит через город, под дождем, спасать саркофаг от грабителей.
Сон был очень убедительный – Андрей ощущал холодные струи дождя и жгучий пронизывающий ветер. Какие-то темные фигуры разбежались при его появлении, и, не видя их лиц, Андрей тем не менее отлично знал, кто есть кто: вот бежит, унося что-то под пиджаком, господин Сурен Саркисьянц, вон сверкнул кинжалом Рефик, а там скользит по стене, стараясь стать совсем невидимым, телохранитель Спиро… Разогнав тени, Андрей спускается в башню и видит, что крышка гроба сброшена и по ней пробежала трещина. Внутри, закутанная в черную ткань, словно в саван, лежит человеческая фигура – Андрей наклонился, чтобы распутать ткань и увидеть, кто же скрывается в саркофаге, но фигура отворачивает закутанное лицо, пытается освободить руки. Андрей все же срывает ткань – сверху молотит дождь, и ткань от него становится тяжелой и расползается от ветхости… Андрей не удивляется, увидев, что в ткань завернута Аспасия, – он хочет помочь ей выбраться наружу, потому что она может простудиться, а то и утонуть в этом проклятом гробу, но Аспасия не узнает его – она обхватывает его руками, привлекает к себе, чтобы он лег в ту же гробницу, и Андрей понимает, что с рук красавицы сошло все мясо – это кости скелета, которые вцепились в него так сильно, что ему не вырваться из объятий. Андрей начинает в ужасе отламывать пальцы один за другим – но поздно! Вернувшиеся черные тени уже сдвигают крышку саркофага, чтобы заточить навечно там Андрея и Аспасию…
Андрей проснулся в ужасе.
Он отлежал руку – сердце болело – сон еще не кончался – не хотел кончаться – одеяло казалось еще крышкой гроба, но Андрей уже знал, что находится во власти кошмара, – еще чуть-чуть, и он вернется к нормальной жизни, в которой не обнимаются со скелетами.
За окном хлестал ливень – точно такой же, как во сне, фонарь на улице болтался, закидывая порой обрывки света в комнату. Сама гостиница была темная и тихая, будто постояльцы ее лежали, боясь высунуть нос из-под одеяла, и ждали, когда успокоится стихия.
Как приятно было понять, что в самом деле не надо вылезать под дождь, – все тихо, нормально, чудес в жизни все-таки не бывает. А если и бывают, то нас это не касается. А где ты был три года, Андрей Берестов, где ты гулял? Это ли не чудо? Нет, это какое-то научное достижение – наука в наши дни научилась многим вещам, которые еще вчера представлялись людям чудесными: можно передать звук через море – это называется радиотелеграф, можно записать звук на черном кружочке, который именуется граммофонной пластинкой, можно увидеть на белом полотне туманные движущиеся картины, можно сесть в повозку без лошади, и она повезет тебя, или в металлическую птицу, которая поднимет тебя в небо. Твой отец в молодости и не подозревал об этих удивительных изобретениях, которые стали обыденностью XX века. Возможно ли человечеству двигаться и далее по пути фантастики? Да, сказал себе Андрей, даже если разум отказывается верить в это. Еще вчера они с Митиным обсуждали новые машины, созданные англичанами и названные лоханками – танками. Здесь, на трапезундском театре, их не было, но на Западном фронте такими бронированными чудовищами уже обзавелись все армии. Теперь можно представить себе войну грядущего! Войну середины XX века, когда в небо будут подниматься целые эскадрильи военных самолетов и поливать пулями и снарядами мирные села и города, а громадные цеппелины будут сбрасывать на них громадные бомбы.