Возвращение из Трапезунда
Шрифт:
Страх пришел к Андрею впервые именно в тот момент. Раньше им двигало любопытство. Он не терял способности наблюдать за людьми. Здесь же все было иначе – через секунду после взрыва он испугался. Испугался настолько, что между ним и всем миром вдруг возникла тонкая, почти прозрачная и в то же время странно непроницаемая стена, как бывает при горячке, – гул в ушах и в голове, слабость в ногах и некая замедленность движений рождаются телом и мозгом, чтобы легче спастись, чтобы не отвлекаться ни на что, кроме своего спасения.
Андрей не помнил раньше такого страха – раньше были испуги. Ты испугался
Андрей провел себя по груди и плечам, соображая в то же время, не забыли ли они внизу в каюте чего-нибудь необходимого. Руки не зря совершили это движение – ведь Андрей был лишь в брюках и сорочке, и карманы его были пусты. Впрочем, денег или ценностей у него не было… где портсигар?! Где портсигар?..
Конечно же, он в кармане тужурки – во внутреннем кармане тужурки, рядом, в том же застегнутом кармане, где лежат документы и оставшиеся сто рублей.
Корабль все более кренился вперед, и Иван Иванович, подняв свой чемодан, крикнул:
– Надо ближе к шлюпкам!
Шум воды, шум двигателей, крутящихся все более натужно, все растущий шум от множащихся человеческих криков создавали оглушительный и в то же время неслышный звон в ушах и голове.
– Мне надо вниз! – сказал Андрей Ивану.
– Ты сошел с ума! Что ты там забыл?
– Надо.
– Через пять минут ты уже не выберешься.
Андрей все это понимал, и все в нем требовало бежать следом за Иваном – прыгать в море, спасаться… Но внизу остался портсигар, который неожиданно показал Андрею, что уже обладает над ним некоей властью, необъяснимой доводами рассудка.
– Назад! – отчаянно закричал вслед Андрею Иван Иванович, но Андрей уже не слышал его. Он кинулся вниз по трапу – благо они не успели далеко отойти от него – с таким отчаянием и обязательностью, будто в глубинах тонущего корабля остался его собственный ребенок.
Навстречу поднимались люди – Андрей видел их лица, но не в состоянии был их запомнить, словно смотрел на них сквозь кисею, а столкновения с ними он лишь отмечал в сознании.
Он пробежал пустой салон и оказался в длинном, почему-то наклонном коридоре, по которому бегали – именно бегали, как будто не в силах найти выход, люди, а затем он удивился, потому что из безликой массы людей выделился капитан Белозерский, который вырывался от Авдеева, повисшего на нем. За Авдеева держалась его супруга и однообразно кричала – это было карикатурно и неестественно и потому еще, что Авдеевы были облачены в халаты поверх ночных рубашек, а капитан был при полном параде – он кричал Авдеевым:
– Милостивые господа, милостивые господа, я буду вынужден применить силу!
Андрей готов был прийти на помощь капитану, но внутреннее нетерпение заставило пробежать мимо – ворваться в каюту. Куртка висела на спинке стула, и Андрей начал натягивать ее, никак не попадая в рукав. В то же время он обшаривал глазами каюту, ища, что бы еще взять с собой, но брать-то было нечего. Корабль ощутимо вздрогнул и еще более
Наконец он попал в рукав, натянул тужурку, стукнул себя ладонью по карману, где лежал портсигар, и от этого сразу успокоился. Андрей понял, что если корабль сейчас быстро пойдет ко дну, увлекая его за собой, то он успеет перенестись с помощью портсигара на несколько дней в будущее и у него будет шанс выплыть. Андрей, уже не суетясь, открыл дверь в коридор и был удивлен тем, что там темно, – видно, вода добралась до жизненных центров транспорта и электричество выключилось.
Андрей помнил, куда бежать, и даже примерно знал, сколько шагов от каюты до салона. Он побежал и тут же врезался в какого-то человека, который глухо вскрикнул и попытался вцепиться в Андрея, но Андрей вывернулся.
– Идите за мной, сюда! – крикнул он.
– Иду, иду, – откликнулось сразу несколько голосов.
Вот и салон. Здесь светло – дневной свет вливается в иллюминаторы. Видно, насколько круто накренился «Измаил» на нос – у лестницы образовалась кучка кричащих и мешающих друг другу людей. Теряя равновесие, они мешают друг другу подняться наверх и уже не понимают, что им надо сделать, чтобы спастись.
Андрей подбежал к людям, топтавшимся у лестницы, и резко рванул на себя толстого мужчину, который застрял на подъеме и, вцепившись в соседей, полностью перекрыл лестницу.
– Спокойно! – закричал Андрей что было сил, но не его голос, а освобождение лестницы сыграло основную роль – люди кинулись наверх, толкаясь чемоданами, схваченными в спешке и безумии вещами. Уже поднявшись наверх, в ослепительное, доброе солнечное утро – в такое утро не бывает трагедий, в такое утро люди не могут погибать, – Андрей увидел вдруг не людей, а вещи, которые люди несли, чему они отдали предпочтение. У некоторых были чемоданы, и малые и, чаще, объемистые – вот пожилая чета, еле живые, волокут чемодан, который размером больше их самих, – словно собираются на этом чемодане плыть, как на плоту. А этот мужчина несет картину – в большой массивной золотой раме – картина плохая, даже Андрею это понятно, – но почему-то именно она воплотила сейчас для этого человека самое дорогое, что нужно унести с тонущего корабля. Мимо пробежала женщина в шубе, надетой на один рукав, второй рукой она прижимала ребенка…
Палуба накренилась настолько, что на ней было трудно стоять.
Андрей ринулся к борту, где более всего толпился народ. Но добежать не успел, потому что увидел, как совсем молоденькая сестра милосердия в невероятном отчаянии и напряжении сил волочит носилки с раненым, другой конец носилок отстукивает по ребристой поверхности палубы – будто барабанщик учится стучать; у раненого забинтована голова – расширенные страхом и волнением глаза блестят, и он невнятно повторяет: «Брось, брось… оставь…», и в этом слышна его отчаянная надежда, что девушка не оставит его – хотя по здравом размышлении непонятно, куда она может оттащить носилки – как будто часть палубы утонет обязательно, а другая, может быть, и спасется. Андрей, не размышляя, подхватил носилки, и они отнесли их к борту.