Возвращение к истокам

Садыкова Татьяна

– Да.

– Ох, Ники, - Филгус присел на его койку, с укоризной взирая на брата.
– И почему ты постоянно притягиваешь к себе неприятности?

Ник криво улыбнулся. Он сам бы хотел знать, чем у Великой удостоился такой чести.

– Где реликвия. У Стефана?

Брат самодовольно усмехнулся:

– Нет, у Ирен.

Филгус обреченно вздохнул, приложив руку к своему лбу - и почему он не удивлен? Ник как всегда принял самое сумасбродное решение из всех возможных - отдал ценнейший артефакт, за которым охотится один из самых влиятельных людей королевства наивной девушке, которая, наверняка, даже не знает какая могущественная вещь находится в ее руках. И самое главное, принцесса находится под носом у Стефана, а тот может в любой момент найти

реликвию… А что будет тогда? Про это мужчина даже не хотел думать. И почему ему просто нельзя на все плюнуть и, забрав Ника с семьей, уехать из этого сумасшедшей страны прочь?

Магистр Гоннери давно не видел Ирен - еще с того времени, как он отдыхал вместе с друзьями в замке Ника, и она разительно отличалась от той веселой золотоволосой девчонки, увиденной им прежде. Ее Высочество осунулась, похудела, взгляд синих глаз потух - в них можно было рассмотреть лишь горечь и обреченность. Хотя, когда он подошел к ней вместе с принцем Арианом, она смотрела на магистра, как провинившийся ребенок, прятала взгляд… у него просто не повернулся язык попросить у нее реликвию. Фил боялся, что потеряв то единственное, что связывало ее с Ником, она потеряет волю к жизни. Должно было пройти время, чтобы она смогла забыть его, начать жить с нового листа, только вот все больше казалось, что она угасала без него, поверила, что его больше нет. Ариан первый предложил посвятить Ирен в их планы. Решил дать сестре надежду на отмщение? Предотвратить ее попытки добраться до Стефана своими силами? Месть всегда разрушала личность, она сжигала дотла, не давала спастись никому, но… может, именно она даст принцессе тот призрачный шанс на нормальную жизнь?

После встречи с принцессой Филгус стал чувствовать себя предателем. Он не сказал, что Ник жив, не дал надежду наивной девушке - маг просто боялся, что она, словно рок, утянет его брата в мир мертвых. Зато отдал кота, который изрядно нервировал весь персонал госпиталя Парнаско и его главу - тот даже пообещал, если животное не исчезнет с его территории, пустить его на эксперименты. Никериал тоже рад был отдать Ларсика принцессе - терпеть соседство с котярой, который при любой возможности ложился на него, лизал своим шершавым языком его лицо, пускал от удовольствия когти и постоянно мурчал под ухо - ему изрядно надоел. Все же он был не маленькой домашней кошечкой, а большим матерым котярой, весом чуть ли не больше пуда.

Но Ник, к сожалению Фила, совсем не стремился забыть принцессу. Он, маясь от безделья, думал о ней, спрашивал, как у нее дела, настойчиво пытался понять - все ли с ней хорошо. Магистр Гоннери не любил этих расспросов, отделывался общими фразами, говорил, что она скоро выходит замуж и искренне радуется подарку Ника - его коту. Он боялся, что брат привязался к ней, страшился, что он вновь может навлечь на себя гнев рода Келионендора. Ведь из-за них он уже два раза находился на краю пропасти, неужели он хочет оказаться там и в третий?

В конце мая к Нику вернулось зрение. Все маленькое сообщество заговорщиков по устранению магистра Стефана искренне радовались этому событию. Микио даже шутливо, (а может Серьезно, кто разберет этого иллюзиониста), посетовал на то, что успел заказать для Ники жутко дорогой монокль в золотой оправе, мол, с ним он смотрелся бы солидно. А его “милая дознавательница”, как он окрестил Алию, уже купила у мага-артефактора магические очки, которые независимо от зрения, настраивали его на стопроцентное. За что получил от Алии по голове и обещание переселить его с дивана на пол. Микио на эти угрозы лишь таинственно улыбнулся, а после по секрету прошептал другу на ухо, что уже давно спит не на неудобном диване, а в теплой и мягкой постельке самой дознавательницы. Филгусу пришлось на правах друга посочувствовать магу - он до сих пор помнил, как Ник в свое время намучился с “кошмаром отдела дознавателей” и из-за нее обрел стойкое нежелание в дальнейшем заводить семью, мол, раз наступив на эти грабли, он больше так глупо не ошибется.

Но сам больной не слишком радовался долгожданному

обретению зрения. С каждым прожитым днем Ник становился все угрюмее, мрачнее, Фил пытался расшевелить своего друга, но это становилось все труднее. Маг даже посоветовался с Азелем, подумал, что из-за того, что Ник фактически умер, а его душа оказалась в потустороннем мире, он получил необратимые изменения. Глава Парнаско уверил мужчину, что с его учеником в физическом плане все будет в порядке через несколько недель, а в душевном… в госпитале лечили лишь физические раны, к душевным следовало обращаться к жрецам или же самому попытаться разговорить больного. Сам же Азель даже не пытался провести со своим горе-учеником воспитательную беседу, ибо знал, как тот относится к подобным разговорам, да и, чего таить, боялся, что Ник попытается сбежать. Уже были прецеденты. И не единожды.

Но всерьез заняться душевным здоровьем Никериала магистр Гоннери так и не успел - его опередил Микио. Ушлого и деятельного иллюзиониста не допускали к больному целителю, ибо страшились его сумасбродных идей - Микио с детской непосредственностью каждый раз придумывал новый действенный способ лечения Ника, который резко расходился с предписаниями официальной медицины и очень не нравился Филу. Магистра Микио печалило такое положение дел и, как следствие, нервировало милсестер, что дежурили у палаты. Филгус понимал, что это не могло продлиться вечно, да и отказывать в посещении того, кто так рьяно старался во благо Ника? Мужчина считал это, по меньшей мере, неблагодарностью. И, помаявшись с деятельностью Микио несколько месяцев, а также запихав поглубже сострадание к брату, специально ослабил бдительность, предоставил невольную лазейку… которой, естественно, тут же воспользовался неугомонный мастер иллюзий.

Он, как выяснилось позже, заманил сладкими речами в кладовую наивную милсестру, оглушил ее, принял облик несчастной девушки, умудрился внести ее в список разрешенных к допуску в палату Ника и… что было дальше Филгус услышал по истошным крикам больного.

Апатичный настрой Никериала испарился враз. Бедный мужчина, который несколько месяцев недвижно лежал в постели, поразил всех целителей и милсестер, умудрившись забраться на шкаф и кидаться в иллюзиониста кактусами - о том, как эти растения появились в палате была отдельная история, на которую сейчас было неуместно отвлекаться.

– Уберите его от меня! Уберите!
– истошно орал Ника, кидая в бедного мастера иллюзий последний колючий предмет. Больной выглядел вполне здоровым - на щеках алел румянец, а цепкие руки, которые за месяцы лечения стали словно две сухие ветки, с легкостью, даже не дрожа, подняли тяжелый горшок с кактусом. Причем кактус полетел прицельно - с координацией у мага тоже было все в порядке.

– Но я же любя!
– чуть не плача от несправедливой обиды воскликнул иллюзионист, получив на свое признание отчаянный рык Ника и пылающий от негодования взгляд, когда руки мага не нащупали больше колючих снарядов. Филгус на миг подумал, что вмешиваться в разворачивающуюся драму было б преступлением и отрицательно качнул головой целителями и милсестрам, которые хотели ворваться на крики больного в палату. Работники госпиталя с интересом заглянули внутрь и бочком вышли за дверь, впечатленные разворачивающейся сценой. На пороге остался лишь посмеивающийся Филгус, да Азель, у которого, похоже, был нюх на неприятности.

– Глаза б мои тебе не видели!
– продолжал разоряться Ник, и, сорвав голос, с шипением продолжил.
– Исчезни. Развейся. Пропади, содомит треклятый!

– Но почему!

Бывший повелитель мира и главная головная боль Председателя искренне не мог понять, что опять сделал не так и его обожаемый целитель так резко и в категоричной форме отказался с ним общаться. Магистр Гоннери мог предположить, что Ник мирно спал и, узрев после пробуждения над собой - то, что “над”, а не “перед”, магистр не сомневался, - столь любимого им иллюзиониста, был очень рад новой встрече. Так рад, что взлетел, словно гордая птица на шкаф, показав чудеса акробатики при полной недееспособности к магии.