Возвращение к истокам
Шрифт:
Ответ для Никериала Ленге был очевиден. Ирен Келионендорская была упрямой, своенравной девчонкой, которая никогда не сдавалась. И неужели маг ей в чем-то уступит?
Глава 3. Возвращение к истокам
“Прощение - удел сильных, чтобы там не говорили слабые глупцы, невластные даже над своей гордыней.
Магистр Азель Гарриус, глава госпиталя Парнаско
Ник
Бездумно лежать и смотреть на потолок, провожая взглядом солнечных зайчиков, стало уже привычкой. Мне казалось, что за эти несколько месяцев я достиг совершенства в нелегкой науке безделья и успешно сдал по нему экзамен. Но все равно. Я изнывал
Но я отвлекся. Мне было скучно. За столько лет своей научно-исследовательской практики я отвык от безделья и сейчас, похоже, шутница-судьба решила отыграться за все годы измывания над собственным организмом. Мне нельзя было писать, читать, пререкаться с персоналом госпиталя, выходить из палаты, выглядывать в окно. Можно было по пальцам пересчитать, что мне сейчас можно, чем вспомнить все запреты Азеля. Злобный узурпатор.
И ведь не сбежишь из этой обители скуки, как в прошлые разы, когда мне довелось здесь куковать - у входа и на улице охрана, магия под запретом, у меня даже еду проверяли на наличие ядов! Нет, представляете, эту жуткую жидкую бурду под названием “овсянка с добавками” дегустаторша постоянно пробует и не травится! У нее луженый желудок, в отличие от моего. Как же я скучал по нормальной пище и, особенно, по мясу. По сочному жирному хорошо прожаренному бифштексу и золотистой картошке. Ох, я бы все отдал за нее и бутылку чего-нибудь алкогольного. Но нет. Мне нельзя. У меня режим.
Первые дни в госпитале я старался не вспоминать. Все было как в тумане, как в кошмарном сне, когда ты не можешь проснуться, а обреченно смотришь повторяющиеся картины из своей жизни, не можешь остановить этот калейдоскоп воспоминаний, который постепенно затягивал в себя, вцепился своими когтями прямо в душу и не хотел отпускать. Я видел все, даже то, что успел позабыть: свое детство, отрочество, учебу у Азеля в госпитале, работу, эпидемию, смерть близких товарищей и предательство Элизы, обреченность и желание смерти. Я видел вновь встречу с Ирен, наши приключения и постепенное привыкание к друг другу, помнил нападение на замок и счастливое ничто, в которое я провалился после невыносимой боли, раздирающий нутро на клочки. И там, когда я смирился с неизбежным, моя мятежная душа обрела покой. Прежние яркие эмоции словно присыпали пеплом - они поблекли и казались чем-то далеким и ненужным. В голове вновь стали мелькать видения, но они были другие, не такие как раньше. Я видел умерших друзей, Амалию, которая из зрелой женщины, которую я запомнил, превратилась в молоденькую девушку со смешными рыжими косичками. Они стояли и, улыбаясь, смотрели на меня, а мою душу затопило позабытое чувство счастья.
Я даже не понял, как смог выбраться - раз и картины померкли, друзья растворились во мгле, а посторонние звуки водопадом обрушились на мои уши, словно я вынырнул из омута на свежий воздух. Я жадно глотал его, не в силах насытиться, извивался дугой, пытаясь до чего-то дотянуться, но что-то придавливало за плечи, не давая вырваться. Помню, что мне было больно дышать, словно, я забыл, как это делать и сейчас заново учился, а от каждого движения резко вспыхивало сосредоточие энергии в груди, оно кололось, чесалось, словно в ней ерзало нечто колючие и крутило, как жернова мельницы, переламывая мои кости и плоть. Разум затопила боль, и я вновь очутился в спасительном ничто. И, если честно, хоть там мои мысли текли вяло и бессвязно, я помню, что больше не хотел просыпаться. Хотел вернуться к Амалии, прижаться к ее телу, поцеловать в золотистую макушку и услышать заливной смех подруги, который мне всегда казался похожий на перезвон колокольчиков - такой же чистый и звонкий.
Когда я вынырнул и тьмы в следующий раз, мой разум ворочался с неохотой, тело словно одеревенело и не хотело слушаться, вокруг сгустилась
Потом все завертелось, замелькало в круговороте. Нет, мгла перед глазами не исчезла, но уши затопили голоса, меня касались, я пытался вырваться, не понимая, что происходит, Сердце испуганно забилось, набатом застучав в ушах и перекрыв на несколько мгновений посторонние звуки. В чувство привел меня противный запах нашатыря - похоже, я потерял сознание, - и строгий голос Азеля Гарриуса, который сухо раздавал команды суетящимся милсестрам и целителям. Тогда я был искренне рад его услышать, ухватился за знакомый голос, как за спасительный круг, который мог мне объяснить, что произошло. Он и объяснил, а потом появился Филгус, и начались монотонные и Серые, точнее, чернее ночи будни.
Я лишился зрения, своей магии, не мог нормально двигаться и был полностью зависим от окружающих людей - сбылись худшие мои кошмары. Я слышал, как за дверью переговаривались милсестры, думая что я сплю - они как куры-наседки жалели меня, перемывали косточки, сами того не ведая, что открывают мне то, что не захотели говорить Фил и Азель не желая, наверное, волновать меня. Мой дом сгорел вместе с моими исследованиями и библиотекой, которую я собирал несколько десятилетий, Ирен оказалась заложницей в руках собственного отца, Стефан возвысился, став советником монарха, а меня… а меня стали считать мертвым. Выкинули как ненужный элемент, опять, как в тот раз, и я часто стал ловить себя на мысли, что они правы, моя история должна была закончиться именно тогда.
Больнее всего было потерять не дом, а библиотеку. Во мне тогда что-то умерло, и я стал считать себя никому не нужным. Я же досадный, лишний элемент? О да, давайте уничтожим все, что ему дорого, чтобы он сам наложил на себя руки. Не наложит? Задавим жалостью. Мне было тошно. Хотелось выть в голос, оплакивать свою прошлую размеренную жизнь в уютном замке, когда я был предоставлен сам себе, никому не нужный, но считавший себя нужным другим. У меня были мои исследования, свой собственный угол, в котором я был хозяином, домашнее вреднее приведение и хозяйка-домовая. Мне нравилась такая жизнь, нравилось приходить в библиотеку и наслаждаться запахом старинных книг, которые я собственноручно добывал в коллекцию и ценил выше собственной жизни.
И если потерю зрения я мог пережить, то тишина и невозможность двигаться - убивали. У меня болело Сердце, плакала надрыв душа, а голове бродили совсем невеселые думы. Я уцепился, как спасительную соломинку за свои воспоминания. Надеялся, что так не сойду с ума, что моим разумом не завладеет безысходность и тоска, что я смогу найти в себе силы встать на ноги и начать все сначала.
Раньше, я думал, что меня трудно сломить, но тогда, лежа в больничной палате, и раздираемый противоречиями, я ждал, когда моя душа перестанет бороться. Я чувствовал, что предел близок, ощущал могильный холод подбирающейся смерти, готовился к ней, глубоко внутри радуясь такому исходу. Ведь я ярко помнил то счастье, когда увидел своих друзей, я хотел вновь оказаться среди них, но что-то мешало.
Возможно, это была глупая ответственность, ведь у меня ничего не осталось кроме нее. Я беспокоился за глупую девчонку, хоть и старался не показывать это Филу, мне хотелось ее увидеть, узнать, что с ней все хорошо, сбросить этот груз, переложив его на другого. И мне было жалко брата, отца. Смогут ли они пережить мою смерть? Сможет ли Азель вновь похоронить своего ребенка? Про Стефана я совершенно не думал, а мысли о мести… Великая, я винил только себя, ведь это все произошло из-за моей глупости. Я решил, что я умнее всех, дал волю чувствам, а не разуму и потерял осторожность.