Возвращение к людям
Шрифт:
На несколько недель я оставил привычку пить в одиночестве. Это мне сделалось ненужным. Теперь я знал, что могу перестать пить, если возьму себя в руки. А пока буду выпивать умеренно. Только пару кружек в день….
Очень скоро эта «пара кружек в день» превратилась в несколько литров в день. А затем снова крепкие напитки. И опять – лечебница.
Вот так я провел следующие три года моей жизни. Выпивки. Лечебница. Выпивки. Лечебница. А в это время рушился мой мир. Раз десять, по крайней мере, я проходил лечение в частных клиниках. Я прошел через руки дюжины психиатров, платя им сотни фунтов за помощь, чтобы затем начисто о ней забыть. Я
Мой доктор, в прошлом участник олимпийских игр, хорошо представлял себе проблемы и трудности, с которыми сталкиваются ведущие спортсмены, внезапно оказавшиеся вне спорта; он-то и ввел меня в общество «Анонимных алкоголиков». Я сходил пару раз на их собрания, но это на меня никак не подействовало.
Сплошной треп, и больше ничего. К тому же все они уже законченные алкоголики. Я никогда не опущусь так низко, как некоторые из них. Ну а теперь, куда бы нам пойти выпить, Джимбо?..
Все у меня рушилось. Ирена, терпеливо возившаяся со мной два года, дошла до предела и не могла больше выносить такой жизни. Я переехал к своим родителям и приходил домой, только чтобы повидаться с детьми. Том, мой шурин и деловой партнер, видел, как тяжело со мной приходится его сестре Ирене, и это он переживал болезненней, чем мое небрежное отношение к делам. У нас начались размолвки, и теперь я понимаю, что виноват в них в основном один я. Кончилось тем, что я продал свою долю в фирме, которую создавали мы с Томом в течение долгих лет. У меня остались два магазина верхней одежды и бюро путешествий – дело самое неподходящее для алкоголика, так как с ним связана необходимость устанавливать контакты с людьми, часто предоставляющая повод для выпивки. С магазинами верхней одежды я обанкротился в основном из-за экономического кризиса в стране, но пьянство тут тоже сыграло свою роль, так как соображать я стал гораздо хуже.
Близким людям было известно, что со мной творилось, но в футбольном мире об этом практически ничего не знали. Периодами я бывал трезв, и тогда, отлежавшись и подлечившись дома, мог продемонстрировать во время благотворительных или показательных матчей всплески своего былого мастерства. На Кейта Беркиншоу и Билла Никольсона большое впечатление произвела моя игра за «Тоттенхем» в показательном матче в честь Пата Дженнингза на стадионе «Уайт Харт лейн», и они даже начали уговаривать меня вернуться в клуб. Как же были бы они потрясены, доведись им увидеть, в каком состоянии я находился всего лишь за несколько дней до матча, когда заканчивался мой особенно страшный запой.
Поддавшись на их уговоры, я начал было обсуждать возможность возвращения в «Тоттенхем» с председателем Ассоциации профессиональных футболистов Дереком Дуганом, но не довел дело до конца. Я хотел играть в лиге, но боялся подвести свой бывший клуб. Я знал, что стал рабом бутылки, и мне не хотелось, чтобы мой любимый клуб вдруг оказался из-за этого в дурацком положении.
Я был благодарен «Тоттенхему», что мне первым из футболистов дали возможность сыграть свой показательный матч на «Уайт Харт лейне». В тот великолепный вечер на стадионе собралось 43 тысячи зрителей, желающих посмотреть, как я поведу команду «Тоттенхема» против «Фейеноорда». Таким образом руководство «Тоттенхем Хотспура» отметило мои заслуги за девять лет игры в клубе. Другие ведущие игроки, такие, как Дейв Маккей, Клифф Джонс и Бобби Смит, оставили клуб, заплатив лишь за право выхода из команды, и поэтому
Я хочу, чтобы все мои верные болельщики, пришедшие поддержать меня на стадион «Уайт Харт лейн», знали, что я решил тогда не тратить на выпивку ни пенни из тех денег, которые я получил после возмещения расходов по организации матча. Половину гонорара я внес в ассоциацию страховщиков «Ллойд», а другую потратил на капитальный ремонт дома.
Теперь в этом прекрасном доме живет Ирена. И она его по праву заслужила. Пока я пьянствовал, ей приходилось бороться за благополучие наших детей. Так как я все чаще пребывал в алкогольном опьянении, Ирена получила право распоряжаться моими делами и продала мою долю в некоторых предприятиях, чтобы было на что содержать дом. Затем она заняла деньги и сама вступила в дело. Сейчас мы в разводе, но отношения у нас вполне нормальные, и на выходные мы часто собираемся все вместе: наши чудесные дети, Ирена и я.
Ирена, пройдя трехгодичный курс обучения, стала медсестрой, и теперь твердо стоит на ногах, освоившись с новым образом жизни.
Молодчина моя Ирена!
Никакой брак не выдержал бы того напряжения, какое я вносил в жизнь семьи. Я мало что помню, но уверен: в моменты жестоких запоев я был не человеком, а зверем. В памяти, однако, жив кошмар белой горячки, когда меня сотрясала безудержная дрожь и преследовали жуткие галлюцинации. Стены сдвигались и обрушивались на меня, вещи оживали и превращались в наводящие ужас существа, из каждого угла на меня таращились отвратительные физиономии. Это был ад.
Я шатался по дому обросший многодневной щетиной, не зная ни какой день, ни который час. Я больше не мог себе позволить такую роскошь, как частная клиника, и, когда мне становилось совсем худо, друзья отправляли меня в наркологическое отделение психиатрической больницы в Уорли. Я бывал в ней столько раз, что, можно сказать, стал там своим человеком.
Невероятно, но меня все еще звали в футбол. Дейв Ундервуд, председатель клуба «Барнет», зная о моей беде, предложил играть у них, полагая, что футбол поможет мне излечиться от пьянства. Я начал выступать за «Барнет» в южной лиге, однако бросить пить мне не удалось.
Иногда я не пил несколько недель, но заканчивалось это безумным запоем, и в результате я неизменно оказывался в наркологическом отделении больницы в Уорли. Американский футбольный клуб «Сент-Антонио» решил как-то обратиться ко мне с предложением, и его представителю дали номер телефона, по которому он мог со мной связаться. Мне хватило пятиминутного разговора, чтобы убедить его в своей совершенной неспособности выступать за их клуб. Он, наверное, и не знал, что разговаривал я с ним, лежа на больничной койке, с трудом удерживая телефонную трубку в трясущихся руках.
Естественно, что на Флит-Стрит узнали о моем пьянстве, и я решил сам публично в нем признаться. Я отнюдь не искал внимания публики, но раз уж на Флит-Стрит правда обо мне стала известна, то я подумал, не использовать ли это на благо себе. Я понимал, что если все узнают о моей болезни, то будут с утроенным вниманием следить за мной, и надеялся, что гордость, возможно, поможет мне тогда справиться с чудовищем.
Но мне нужна была поддержка. И я снова обратился, на этот раз с полной ответственностью, к «Анонимным алкоголикам».