"Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском

Кржижановский Сигизмунд Доминикович

Обстоятельства, приведшие их в Медонский лес, не требуют длительного изложения. Гюи после случая в кафе тщетно ждал в течение дня секундантов; на следующий день он усомнился в мстительности своего противника; решив, что дуэль разладилась, с наступлением вечера он сидел уже в обществе своих обычных собутыльников, где в промежутке меж двух анекдотов было так кстати продемонстрировать сначала одну карточку, потом - другую. Одна из них (с именем и адресом "рыцаря не без страха", уклонившегося от встречи с "рыцарем не без упрека", как, смеясь, расценили противников собутыльники мьсе Гюи) пошла по кругу из рук в руки, но другая никак не хотела отыскиваться. Мильдью перерыл сначала все отделения своего бумажника, затем стал рыться в памяти и вдруг хлопнул себя по лбу: ему стало ясно, что тогда, в кафе, он сгоряча вместо своей визитной карточки вручил карточку спящего соседа. Приятели, подмигивая друг другу, удвоили веселость, но Мильдью чувствовал себя сконфуженным. Надо было тотчас же выяснить ситуацию. Отждав ночь, Гюи, вместе с неразлучным Луи, отправились по адресу, указанному на карточке. Они были уже в сотне шагов от цели, как вдруг дверь подъезда, к которому

они направлялись, распахнулась; вышли трое; в дожидавшемся их автомобиле загудел мотор; один из троих обернулся. "Он", - вскрикнул Мильдью и бросился вперед, но тотчас же вспомнил, что по дуэльному кодексу комбатантам говорить друг с другом воспрещено; пока он, обернувшись к отставшему Тюлину, призывал его жестами на помощь, колеса автомобиля пришли в движение. Утренние улицы были еще пустынны. Только у перекрестка друзьям удалось найти фиакр. Хлопающий бич пустился в погоню за удаляющимися вскриками сирены авто. Они настигли автомобиль лишь потому, что тот остановился у одной из пристаней Сены. Выпрыгнув из фиакра, друзья могли слышать грохот откатываемых сходней и свисток парохода, отчаливающего от берега. Делать было нечего; пересев в освободившийся автомобиль, они приказали шоферу следовать по берегу за пароходом. Это было нетрудно. Но пароход, поработав минут двадцать лопастями, причалил к противоположному берегу. Ближайший мост был в километре позади. Пока автомобиль, отманеврировав, подъезжал к причалу, пароход, снова отбросив сходню, свистнул и пошел, а еще через десять минут стал придвигаться бортом к Медонской пристани, оказавшейся опять-таки на противоположном берегу. На этот раз моста не было: друзья бросились к лодкам. Не столько расспросы, сколько предчувствие (поляны Медонского леса издавна обтоптаны дуэлянтами) повели Мильдью и Тюлина по верному следу. Занавес тумана, поднявшись кверху, открыл финальную сцену комедии ошибок: у правых и левых кулис симметричные группы секундантов, у рампы, разделенные пятнадцатью шагами, опущенные к земле дула, в центре пестрые галстуки - Гюи и Луи. Если тогда, во время обмена карточками, над головами висела грозовая туча, то теперь, после обмена выстрелами, в просветы между ветвей лазурело ясное, в золотых искрах утро; притом, когда стволы пистолетов пусты, только и остается наполнить бокалы. Дачный ресторанчик, приютившийся у опушки, отсалютовал дюжиной пробок, а к полудню обратный пароходик, весело свистнув, высадил восьмерых пассажиров с багажом в виде плоского ящичка на глухой защелке у одной из парижских пристаней.

8

Случай, перепутавший карточки и лбы, сдружил Горгиса с мсье Мильдью и его спутником. Любителям, навещающим по вечерам веселые китайские фонарики Монмартра, было трудно не встретиться с Катафалаки, шествующим меж двух пестрых галстуков. Для мсье Гюи и Луи, прилежно коллекционировавших анекдоты, любивших смешить и смеяться, сангвиников чистой воды, приготовляющих улыбку на лице собеседника, как сложное и остро приправленное блюдо, Катафалаки был редкой и ценной находкой. Слишком долго перечислять все те проделки, жертвой которых неизменно делался простодушный Горгис. Достаточно одного-двух примеров.

Однажды, когда приятели втроем блуждали по пыльным и людным парижским бульварам, Горгис, которого утомила уличная толчея, признался, что он не прочь бы провести ближайший воскресный день в какой-нибудь красивой пригородной местности, подальше от шума и камней. Его парижские друзья, перемигнувшись, тотчас же изъявили готовность помочь ему советом:

– Что ж, поезжайте в Complet.

– Да, в самом деле, отчего бы вам не поехать в Complet?

Катафалаки поблагодарил и записал.

С утра следующего дня он стал ловить глазами маршрутные надписи над окнами омнибусов и автобусов. Одни надписи предлагали Клиши, другие звали прокатиться в Бель-Иль, иные обещали аэродром Исси, иные же - аллеи, Шарантона, Нейли, сюр-Сен, Сен-Клу, Венсен и дальний форт Обервиль. Но над мельканием разбегающихся спиц, среди бега имен нигде не было видно маршрута на Компле. Катафалаки стал было уже сомневаться в существовании такой линии, как вдруг из-за угла, скосив толстые колеса прямо на него, грузно выкатил длинный омнибус, из-под пыльного стекла которого мелькнуло: "Complet" [72] . Обрадованный Горгис бросился со всех ног к ступеньке уминающего рессоры ковчега и, прежде чем схватиться за поручень, вопрошающе крикнул:

72

Укомплектованный, полный (фр.); здесь: "Мест нет".

– Компле?

– Complet, - ответило несколько голосов вперебой, дверь захлопнулась перед самым его носом, и омнибус, дохнув бензинным перегаром в лицо оторопевшего Катафалаки, с грохотом закатился за выступ ближайшего дома. Катафалаки решил дожидаться следующего курса. Мимо него, втискиваясь рубчатыми шинами в размягченный зноем асфальт, прокатывали, чадно дыша, автобусы за автобусами, омнибус вслед омнибусу; опять проносились Венсен, Исси, Шарантон, Клиши, - Компле, как на зло, не было видно. Наконец показался нарядный автобус, наполненный множеством празднично разодетых, смеющихся людей. Блеснув черным лаком и четкой надписью "Complet", он промчался, почему-то даже не задержавшись у остановки, и пассажиры его долго махали платками и зонтиками непонятному человеку, который добрый квартал мчался в вихре пыли вслед за сверканием спиц автобуса. Но Катафалаки был не из тех, кого легко обескуражить. Вытирая вспотевшие брови, он стал у нового перекрестка, решив во что бы то ни стало добраться до Компле. И снова череда ненужных Венсенов и Шарантонов, и снова набитый людьми до отказа, медленно катящий на желанное Компле вагон. Колеблясь между надеждой и отчаянием, Горгис испытывал то чувство, какое понятно человеку, ставшему в длинную очередь к окошечку театральной кассы за несколько минут до начала представления. Стрелка часов движется странно быстро, очередь -

столь же странно медленно; вот уж быстрее забегали капельдинеры, перила у вешалки опустели, кто-то запоздавший, путая номер гардероба с номером билета, спрашивает, в какую ему дверь; вот уж свет в дверях фойе погас и сквозь ромбовидные прорези сомкнутых створ, отгородивших зрительный зал, слышна напряженная тишина, а в это время спина, загородившая билетное окошечко, пересчитывает сдачу; еще можно успеть, окошечко быстро надвигается навстречу; приглушенные стенами первые такты увертюры - какая жалость; но ничего, лишь бы к началу акта - между деньгами и билетом только четыре спины; нет, три, две, одна - и вдруг окошечко захлопывается, а за наружными дверями нудно моросящий дождь, осклизлый асфальт и скучные повороты из улицы в улицу - назад.

Солнце уже шло по закатной прямой к исходу дня, когда измученный Катафалаки, проводив глазами последний битком набитый омнибус в Компле, покинул свой перекресток и побрел к себе, в свой неуютный и одинокий номер. "Как прекрасно должно быть это Компле, - раздумывал он, - если столько людей устремляются туда. Не унывай, дружище Катафалаки, немного терпения, и завтра ты, как и другие, будешь отдыхать среди комплейских лугов".

И наутро он снова дежурил у перекрестка, и снова десятки и сотни четырехколесных коробов, обдавая его гарью и копотью, шуршали шинами мимо, и снова двери в Компле захлопывались перед ним, грубые кондуктора сталкивали его с подножек, а дразнящая надпись "Компле" задергивалась снова и снова пологом дыма и пыли. Разогорченный и негодующий вернулся несостоявшийся пассажир к сумеркам в свой номер. Он не понимал, почему всем другим можно ехать в это Компле, а ему нельзя. Он сжимал кулаки при мысли, что все эти котелки и шляпки, забившие линию Париж - Компле, побывали у ее конечного пункта, насладились в тени комплейских рощ и отдохнули у его звенящих фонтанов, а он должен был вернуться ни с чем. Сны этой ночи были беспокойны и прерывисты: сновидение оказалось послушнее автобуса - она легко и беззвучно домчало его в волшебное, до грусти прекрасное Компле: пряно благоухающий пестрый ковер цветов подстилался под шаги, изумрудные ветви деревьев раскачивались, как опахала, над головой; тысячеклювое пение птиц пересекалось в воздухе с золотыми штрихами солнца, легкий ветерок спутывал отражения прибрежий, упавшие в воду прудов и бассейнов.

И вытряхнутый с утренним стуком в дверь из своих видений, Катафалаки тотчас же стал шарить пятками вслед за завалившимся ботинком, чтобы тотчас же снова идти к стоянке автобусов. Только на четвертый или пятый день один из его парижских знакомых, пробираясь среди бега колес, случайно наткнулся взглядом на худого, в сизой щетине, ссутуленного человека, в котором он с трудом признал Катафалаки.

– Что вы здесь делаете?
– спросил знакомец.

– Жду отправки в Компле, - отвечала тень Катафалаки, подымая печальные, завалившиеся за синий обвод глаза.

Француз сначала скосил недоуменно плечи, потом, откинув голову, раскатился смехом. К смеху (такова уже парижская улица) тотчас же примкнуло десяток улыбок - и вскоре легенда о таинственном и недосягаемом Complet попала в круг веселых прибауток. В этот день Горгис Катафалаки продвинулся на одно слово в знании французского языка.

Но было бы слишком долго разматывать запутанный клубок всякого рода проделок, которые изобретали в расчете на некоторые свойства характера их нового приятеля неутомимые мсье Луи и Гюи. Достаточно будет упомянуть о последнем дурачестве, оборвавшем и клубок, и дружбу, и самое пребывание Катафалаки в Париже.

Дело в том, что мсье Гюи давно уже безуспешно добивался руки одной прелестной юной девушки. То есть он имел успех у девушки, но не у ее родителей, весьма патриархально настроенных рантье, которые в ответ на все домогательства Гюи отвечали: пока - как велит старинный обычай - не будет выдана замуж старшая дочь, младшей, то есть его предмету, надо терпеть и ждать. Молодые люди были в отчаянии: природа, давшая младшей сестре чистый и нежный овал лица, широко распахнутые синие глаза, нежный голос и стройную фигуру, постаралась зато сэкономить на наружности старшей сестры - у бедной дурнушки было лицо, с которого никто бы действительно не стал "воду пить", даже умирая от жажды. Гюи, который тщетно хлопотал по приисканию женихов для урода, после нескольких удачных проделок с добрейшим Катафалаки решил, что это и есть настоящий жених для его будущей belle soeur [73] .

73

Свояченица (фр.).

Прежде всего надо было подготовить почву. Впрочем, почва была достаточно рыхлой и податливой. На доводы о необходимости жениться, Горгис тотчас же закивал: да-да. Но на ком? И руки проблематического жениха недоумевающими крестовинами застыли в воздухе. Тогда веселые заговорщики, перемигнувшись, стали вперебой говорить об одном прелестном синеглазом создании, которое бы весьма не прочь носить фамилию Катафалаки. Брови Горгиса никогда не выгибались так высоко, как в этот раз. Он растерянно улыбнулся, одернул бант своего галстука и спросил: кто же эта она?

На следующий же день мсье Гюи представил Горгиса своей невесте. Хорошенькая француженка, посвященная в заговор, первым же взглядом своих прищуренных, голубеющих сквозь ресницы глаз ранила воображение Катафалаки; слушая мелодические пустяки, иволжьи переливы нежного голоса, он временами хватался за углы воротничка, пробуя остановить закружившуюся, как волчок, голову. А когда девушка смеялась, Катафалаки жмурил глаза и ему казалось, что это жемчужный звон жемчужным дождем опадающих жемчужных ее зубов, и, раскрыв веки, с облегченным вздохом видел обе жемчужные нити неразорванными меж веселого пурпура ее губ. Вино, делавшее свое дело в четырех стаканах, прекрасный ускоритель, и по пути от кафе до дома, очарованный почти до слез Горгис спросил у своей дамы (Луи и Гюи шли сзади в двадцати шагах): "Вам никогда не бывает страшно быть такой красивой?" и "Не согласились бы вы быть моей женой?"