Возвращение на Мару

Лихачев Виктор

— Бирюкову? — переспросил Толстиков.

— Нет, нам с Машей, — ответил папа.

И вот три дня назад раздался долгожданный звонок.

— Понимаешь, старик, — дядя Игорь любил это слово — «старик», — чертовщина какая-то получилась.

— Ты опять не смог побывать в Мареевке?

— В том-то и дело, что побывал, даже прожил там два дня.

— У Бирюкова?

— Нет, старик, в Вязовом, у учителя истории Юрова.

— Понятно. — Нашел этого самого Егора Михайловича.

— Так.

— Представился,

как ты просил, от вас с Машей привет передал. Он обрадовался…

— Обрадовался?

— Точно, старик. Жалел, что ты уехал. Говорит, может, одумается. Передайте, говорит, Васильевичу, что пусть хотя бы на летние месяцы сюда приезжает с Машей, а я, говорит, за домом присмотрю.

— Говорит, говорит. Игорь, ближе к делу, пожалуйста. О какой чертовщине идет речь?

— Не торопи, я правильно сформулировать мысль должен. К тому же не ты будешь за межгород платить.

— Хорошо, молчу.

— Я деду твоему все рассказал. Знаешь, старик разволновался не на шутку, по каморке своей заходил взад-вперед. Долго ходил, потом говорит: «И впрямь, был с нами третий человек. Не пил, так пригубливал. Но человека этого я хорошо знаю. Нет, он не мог такого совершить». И опять по комнате — туда-сюда. Я ему, мол, назови мне хотя бы имя этого человека.

— Назвал?! Господи, какой ты обстоятельный!

— В том-то и дело, что не назвал. Попросил время — подумать. Приходи, говорит, завтра к обеду, тогда я тебе буду готов все как есть рассказать. В мои планы, старик, это, не входило, как ты сам понимаешь. Но я почувствовал, что дело и впрямь очень важное. Переночевал, значит, я у Юрова …

— Игорь, дальше.

— А дальше вот эта чертовщина и случилась. На следующий день к деду прихожу, в дверь стучу, а никто не отзывается. Дергаю — дверь не заперта. Захожу, а Егор Михайлович на полу лежит.

— Как — лежит?

— А вот так, тарелка с кружкой на полу — видно, падая, зацепил. Глаза закатил. Я к нему. Сонную артерию нащупал — вроде пульс есть. Я бегом к соседям. Какие-то дед с бабкой живут. Долго мы провозились, конечно: старики только охают, а проку от них никакого. Хорошо, женщина одна подвернулась, толковая такая.

— Знаю, тетя Валя.

— Она. Короче, доставили мы его в больницу в Вязовое, сейчас дед там.

— Так он жив? Слава Богу!

— Вроде бы жив, а вроде…

— Как это — вроде?

— Да я каждый день в больницу звоню. Инсульт у него. Парализовало Бирюкова твоего — будь здоров! Врач лечащий сказал, что сердце у мужика на удивление крепкое. Обычно в таких ситуациях шансов нет. Да еще мы его по горкам вашим мареевским таскали.

— Все понял. Спасибо, Игорь, огромное тебе спасибо.

— Да ладно, старик.

— Если не трудно, продолжай туда звонить, хорошо?

— Конечно, о чем речь? С лекарствами, там конечно, не ахти, но мне врач список составил, попробую завтра побегать по любимовским аптекам.

— Мы с тобой потом рассчитаемся.

— Ты это брось, старик. Жалко деда, он славный такой…

— Это точно. А я постараюсь в ближайшие дни в Мареевку вырваться.

— Вот и хорошо. Обо всем тогда поговорим. Лады?

— Лады. Надеюсь, на твою помощь я и впредь могу рассчитывать?

— Наше о чем

говорить! Понадоблюсь, только свистни.

— Спасибо, старик. Считай, уже свищу. Готовь лопаты.

— Что?

— Лопаты готовь. Через недельку-другую будем колодец копать.

— Шутник!

На том их разговор и закончился. Папа встал к окну и замолчал надолго. Я понимала, что сейчас к нему с расспросами лучше не лезть. Но понимала и другое: шансов на возвращение в Мареевку у меня ничтожно мало. Надо было срочно что-то придумывать. Глава 20. 1. Весна этого года выдалась доброй. Уже в первых числах мая на пригорках стала пробиваться первая травка. Я принял решение: в Мареевку ехать немедленно. Интуиция подсказывала мне, что события на горе выходят на финишную прямую. Самое трудное в этой ситуации — уговорить Машу остаться в Сердобольске, но я был настроен решительно: наш противник на Маре оставлял после себя выжженную землю. Рисковать в этой ситуации дочерью я не имел права. Вот почему мне пришлось основательно подготовиться к решающему разговору с «доктором Ватсоном». В тот день мне удалось решить все наши дела, договорившись с друзьями, что они будут присматривать за Машей. Придя домой, к удивлению своему обнаружил на столе поистине царский ужин.

— Ты проголодался, папочка? — Голос у дочери был ангельский. — Мой руки и садись к столу. У меня все готово.

— Вижу. А что случилось, Маруся? Сегодня праздник какой?

— Да нет, просто захотелось тебя порадовать. Пиво будешь? Холодное.

— Пиво? У нас нет пива.

— Я сегодня купила.

— Интересно, кто это тебе продал пиво? Надо разобраться.

— Отсталый ты человек, папочка. Им же выручка нужна. К тому же я сказала, что для отца покупаю.

Мне все это очень не понравилось. Что-то здесь явно было не так.

— Слушай, дочь, через два дня я должен буду уехать.

— В Мареевку? — Глаза Маши были скромно потуплены.

— В Мареевку.

— Собираться будем завтра?

— Собираться буду завтра. Ты не поедешь. И не спорь, пожалуйста!

— Что ты, что ты, папочка. Скрывать не буду, я огорчена, конечно, но ты, видно все уже решил?

— Вот именно. Тебе нельзя туда ехать, понимаешь?

— Понимаю. Кстати, почему не говоришь, как у меня получилась рыба? По маминому рецепту делала.

— Спасибо, очень все вкусно получилось. Слушай, Машка, — я положил вилку на стол, — давай раскалывайся. Говори, что задумала?

— Ничего. — И ее большущие глаза впервые за все время нашего разговора, широко распахнувшись, глянули в меня. — Просто я знаю, что ты очень упрямый человек, если что решил, так и будет.

— Правильно понимаешь. Только не упрямый, а целеустремленный. Не надо здесь повторять измышления некоторых отсутствующих товарищей.

— Извини, папочка. Конечно же, целеустремленный.