Возвращение на Мару

Лихачев Виктор

— Ох, лиса, лиса.

— Кто, я?

— А то кто же? Маша, запомни, отца не обманешь, и не пытайся. Ситуация на самом деле очень серьезная. Сегодня я звонил Игорю. Состояние у Бирюкова остается критическим. Нашего друга нашла тетя Валя…

— Кобцева?

— Да, кстати, привет нам передавала. Так вот, она рассказала Игорю, что на днях случайно вспугнула какого-то человека, околачивавшегося около нашего дома.

— Она его узнала?

— Нет. Говорит, что убежал быстро. И знаешь, что этот человек обронил? Спички.

— Спички? Курил, наверное.

— Тетя Валя уверена, что он хотел поджечь дом.

— Папа, — Маша взяла меня за руку, — обещаешь беречь себя? Я буду очень переживать.

— Обещаю, родная.

— Но у тебя еще будет целый день, может, передумаешь? Белый

Кельт взял же с собой Анну.

— Маша, я думал, мы обо всем договорились. У Корнилия не было другого выхода.

— А у тебя?

— Маша!

— Все, молчу. Хотя мне есть что тебе возразить. Но я не буду.

— Вот и умница! Спасибо за ужин. Посуду я помою.

— Не надо, сиди. Лучше, пока я буду ее мыть, расскажи мне, что ты думаешь о Гоите?

— В смысле?

— Я не понимаю, как можно жить столько лет. С Лекой, Малыгой и их друзьями ясно — они что-то вроде привидений…

— Ясно, говоришь?

— По крайней мере, чудно, но привычно. Сколько фильмов на эту тему было.

— Так ведь про долгожителей тоже фильмов сняли немало. «Горца» помнишь?

— Так это сказка!

— Хорошо, расскажи завтра своим подругам о Леке. Как думаешь, — что они тебе скажут?

— Догадываюсь.

— Я тоже. Что же касается Гоита, то я и сам не знаю ответа. Рассказывали мне старики, что колдуны очень тяжело умирают. Душа мучительно расстается с телом. И даже существует поверье, что такой человек не может умереть, пока кто-то не подаст ему воды. Но никто не спешит этого делать.

— Почему?

— Боятся. Говорят, вся злая сила переходит в того человека, кто подал воду.

— Надо же! И ты думаешь…

— Честно говоря, я не знаю, что думать. Но почему бы не предположить такое?

— Папа, но тогда получается…

— Все, Маша, больше ничего не хочу слышать! Закрыли тему.

И вновь — кроткий взгляд и ангельский голос: «Хорошо, папочка». А потом она попросила поставить диск с песнями Визбора и весь вечер просидела в обнимку со мной. Что-то здесь не так! А может, просто взрослеет моя дочь? Как говорится, поживем — увидим.

2. Искренне благодарен Игорю: он согласился пожить со мной в Мареевке пару дней. Маша всплакнула перед расставанием, да и у меня на душе было тяжело. Вот почему общество друга было весьма кстати. В Вязовом мы первым делом отправились в больницу. К Егору Михайловичу нас не пустили, но врач обнадежил: «Похоже, угроза жизни миновала. Удивительно крепкое сердце у человека оказалось. Будем надеяться, что со временем справимся с параличом. По крайней мере, положительные изменения налицо». Что ж, это радовало. Хотя, признаться, состояние мое было не самое бравое. Я рассеянно болтался из угла в угол по дому, в котором явно мне чего-то не хватало. Точнее, кого-то. Уже в первые минуты пребывания на Маре почувствовал, как мне не хватает дочери. Не хватает ее постоянной болтовни, часто раздражавшей меня раньше, сверкания ее пяток, когда она гонялась по двору за Полканом, пришедшим к ней в гости. Кстати, о Полкане. После беды, случившейся с хозяином, пес загрустил. Он без движения лежал целыми днями у порога дома. Чем питался — Бог весть. Встретившаяся мне тетя Валя рассказала, что она и другие соседи пытались покормить Полкана, но собака никого не подпускала к себе. Признаюсь, я не испытываю такой тяги к братьям нашим меньшим, какая есть, например у Маши, но Полкана, представлявшего из себя жуткую смесь самых разных собачьих пород, мне было искренне жаль. Слышал, что в конце апреля должен был приехать откуда-то из Сибири сын Егора Михайловича, а пока я решил покормить Полкана. По крайней мере, если и не подпустит к себе, то брошу ему кусок хлеба. Но, к моему удивлению, увидев меня, пес сначала приветливо взмахнул хвостом, затем подошел, обнюхал меня и с жадностью набросился на предложенную ему миску со щами и хлебом. Не буду скрывать, мне польстило доверие собаки. Забегая вперед, скажу, что так у нас и повелось: пока не приехал Бирюков-младший, я каждый

вечер приходил во двор к Егору Михайловичу и приносил Полкану еду. Пес уже ждал меня и с радостным визгом бросался ко мне, норовя лизнуть в лицо. 3. Игорь, надо отдать ему должное, будто чувствуя мое состояние, пробыл в Мареевке не два, а целых четыре дня. В тот, что был третьим по счету, я поднялся рано. Мне приснился странный сон, который не улетучился из памяти, как другие, а запомнился в мельчайших подробностях. Сначала я видел во сне море. Оно было серым, неспокойным и, наверное, холодным. Огромные волны набегали на берег, оставляя брызги на лицах двух людей, мужчины и девочки-подростка. Странно, но уже с первых секунд сна мне стало понятно, что это — Корнилий и Анна. Почему-то я представлял этих людей, ставших мне такими близкими, похожими на нас с Машей. Оказалось, они были совсем другими: он — очень высокий, смуглый, она — с копной каштановых волос и изумрудными глазами. Впрочем, речь идет все-таки о сне. Мужчина и девочка молчали. Первой заговорила девочка:

— Кто произвольно захочет измерить бесплодного моря степь несказанную, где не увидишь жилищ человека…

Мужчина улыбнулся едва заметно:

— Не знаю, радоваться мне или огорчаться?

Девочка удивленно посмотрела на отца. Тот пояснил:

— Грозное море напомнило тебе строки Гомера? Ты боишься?

— Рядом с вами — нет, мой отец. Боюсь другого: думаю, вы жалеете о том, что однажды решились взять меня с собой.

Теперь монах улыбнулся широко, суровые черты его лица мгновенно преобразились:

— Мы не должны жалеть о содеянном. Как я мог оставить тебя на пылающей огнем родине? А сейчас ты уже взрослая. Только скажи слово — и останешься на этом берегу. В Византии есть много добрых людей, которые позаботятся о дочери грешного Корнилия.

Пришел черед улыбнуться Анне:

— Просто мне трудно представить, что у этого огромного моря есть край.

— Но он все-таки есть. Бог даст, скоро мы ступим на землю древних тавров, затем пересечем степи, где жили когда-то скифы и, наконец, окажемся в земле русов. Мне жаль, дочь моя, что наше новое странствие совершается не летом, когда воды Понта ласковы и тихи, а по цвету схожи с цветом твоих глаз. Но что поделать: нас ждут в граде Чернигове, и мы должны торопиться.

— Отец, вы сегодня утром долго разговаривали с кормчим, который поведет наш корабль. Он что-то хотел?

— Да. Хотел, чтобы мы отправились в Тавриду позже, когда утихнет Борей, северный ветер.

— И что вы ответили?

— Что без воли Господа ни один волос не упадет у человека. А еще сказал, что к вечеру ветер стихнет.

— Простите, но что-то непохоже.

— Мало в нас веры, дочь моя. — И Корнилий ласково погладил Анну по голове. Девочка прижалась к его большой ладони.

— А какие они — русы?

— Такие же, как все люди. О двух ногах, о двух руках и одной голове.

— Я серьезно спрашиваю. Вы же видели послов князя?

— Еще раз говорю, люди как люди. Они говорят, что Русь — огромная страна и в ней есть уголки, где люди не слышали слова Божьего. Вот это — главное. А все остальное мы узнаем на месте. Это будет совсем скоро, вот увидишь… Лучше ответь, что ты утром тайком положила в наш багаж? Я же просил тебя брать только необходимое.

— Это была книга, мой отец.

— Вообще-то книги достаточно одной — Святого Евангелия. Я и так разрешил тебе взять несколько любимых книг.

— Я понимаю, что не права. Но мне не захотелось оставлять здесь Праксиллу.

— Понятно, женская солидарность, — опять улыбнулся монах. Он пытался быть строгим и требовательным по отношению к дочери, но это у него не очень получалось.

— Просто когда я читаю Праксиллу, на душе становится светло.

— Ну, хорошо. Только это — последнее, что ты взяла с собой. Договорились?