Возвращение Панды

Муленко Александр Иванович

— Плохая газета… — гудело в сортире. — Имеют наш комбинат, как желанную шлюху, во все щели с ног и до головы… За управляющим — управляющий… За олигархом — олигарх. Рабочие — мандавошки в шевелюре подлого производства. Восемь лет их щелкают и тасуют по дачам вышестоящего руководства. А кому не нравится эта жизнь — увольняйся!

— Это правда!.. — поддержали читателя на кухне. — Когда я работал на металлургическом комбинате огнеупорщиком нам урезали зарплату, за что и ушёл… Издали малявы о переходе на новые условия труда, якобы мы согласны работать без премии. Я не подписал, написал в профсоюзную организацию протест и воспротивился произволу работодателя, а на стрелке, которую

мне набили профорги, объяснил, что бесплатно работать обидно…

— И что? — вдохнули в сортире свежую порцию дыма.

— «Ничем не можем помочь», — ответили мне профорги. «Через два месяца вас уволят!» — и проводили за дверь…

Треск разрываемых ягодиц перебил рассказчика, свежая кровь окропила фаянс санитарной кабины. Грамотей с облегчением выдохнул дым и рассмеялся:

— Самое позорное в нашей стране — профсоюзы! Давно уже никем невыбираемые, назначаемые сверху их деятели выполняют роль кордона, сдерживающего народное негодование с одной стороны и облегчающего руководство предприятием с другой. Купленные буржуями профорги запускают лапу даже в общак, собираемый рабочими, катаются на симпозиумы, колотят понты — всенародные, громкие… А сами ни одного спора в пользу рабочих не выиграли. Слов на них нет!.. Паразиты и только!.. Чирей на заднице пролетариата: ни сесть, ни встать, ни разогнуться без боли — вот что такое профсоюзы!

Корнеев проснулся.

«К концу подходит запой, — заметил он, слушая монолог из туалета. — Вопросы большой политики волнуют умы. Через день-другой оклемаются мои новые кореша и будут трудиться». Реабилитационный период подошёл к концу. Вчерашнего зэка ожидали новые испытания на прочность…

Шняга восьмая²

Стадион

«Рыдали черти и кричали: Да! Мы рай в родной построим Преисподней! Даешь производительность труда! Пять грешников на нос уже сегодня!» В. Высоцкий.

Глава, в которой рассказывается о строительстве стадиона для дошкольников, предприниматель Мирзоев знакомится с воспитательницей из детского садика, а старик Корнеев узнаёт свою внучку среди детворы, приходившей на экскурсию.

Слукавил начальник, когда говорил, что никакое жильё восемь лет уже не строится. Предприниматель Мирзоев строил дома, ремонтировал квартиры и общественные здания. В счет налога на прибыль кооператива мылись витражи администрации, развешивались баннеры, подмазывались фасады. Таким образом, наличные деньги обходили бюджет и крутились внутри предприятия, где он, его жена и дочь были уставными членами, а остальные — наёмными работниками. Дешёвая рабочая сила стала основой успешного бизнеса. Вчерашних приятелей по двору футболистов-неудачников, которыми с детства верховодил, привлекал бизнесмен к работе на объектах родного края.

— Я кормлю вас, одеваю и обуваю… — рычал он в лицо братве. — Я даю вам жилье, наконец…

И правда, законченные пропойцы нашли приют в одном из общежитий города. Это было потрясающее жилище: выщербленные слякотью швы каменной кладки, немытые и липкие окна, дырявая шиферная кровля, подвал, в котором плавали модные полиэтиленовые бутылки из-под кока-колы и пива. Паутина, словно дымовая завеса, покачивалась под потолком в каждом углу этого дома, забытого санитарами и ответственными работниками. Стены на лестничном марше

пестрели автографами хозяев, среди которых было немало поэтов; неприличные картинки громоздились одна на другую, и непосвящённому гостю казалось, что жильцы этого общежития участники конкурса на лучшую эмблему и девиз своего вертепа: «Хил туда и хил обратно…».

В полуторке, где Тарантулу предстояло жить, были кухня и водопровод, действующий клозет и ванная. Шестеро жильцов сушили трусы и портянки в прихожей. Раскалённая докрасна, электрическая плита давала для этого дополнительное тепло, горячий воздух перекатывался под потолком и вытягивался из квартиры в подъезд через расщелины между главною дверью и её косяком. Обитатели этой гостеприимной квартиры почивали в гостиной. Кровати стояли так тесно, что невозможно было выйти из комнаты, не потревожив соседа. Прессованные, со стойким и ржавым орнаментом панцирной сетки, матрацы местами уже полопались так, что из каждой трещины наружу серыми клочьями выглядывала старая вата. Кофейного цвета простыни и наволочки, изорванные о небритые лица жильцов, давно уже использовались ими в качестве носовых платков — скомканные они поблёскивали под лучами последней лампочки, сиротливо свисающей из щербатой панели перекрытия этажа. Словно в курятнике, на полу и там, и тут покачивались перья.

Это был рай для бомжей. Здесь пропивали случайные заработки, болели и выздоравливали, когда ресурсы к продолжению запоя иссякали совсем…

Как-то один из жильцов достал отраву для тараканов, и несчастные насекомые стали жертвой террористического акта. Покинув вентиляционные каналы и стволы электропроводки, усатое племя носилось в панике по стенам и по потолку до полного изнеможения. Липкие твари осыпались за воротник, ночью они ежеминутно сбрасывались отдыхающими с лица, и все ругали благодетеля во сне нецензурной бранью. Два с половиной мешка сушёных насекомых и по сей день стоят в прихожей, и некому их вынести на помойку — недосуг…

Мирзоев был сердит. Матрацы его подопечных безнадежно пожелтели. Резкий запах мочи благоухал по всему подъезду от первого и до пятого этажа. «Стахановцы» гудели шестые сутки. День примирения и выходные, понедельник и вторник, среда и день милиции — остались в истории подъёма российской экономики критическими днями неудач. Предприниматель тряс раскисшие тела специалистов, но люди мычали ему в ответ, поднимаясь, они тут же спотыкались и падали на пол. Он их бил ногами и захлёбывался гневом — нормативная лексика давалась нелегко.

— Жить будешь здесь — располагайся. Понравишься — дам люкс. Вот очухаются Бугор или Серега, — ткнул он ботинком в живот перепачканного желчью человека, — и введут тебя в курс дела.

Панцирная сетка была на балконе. Дужек от неё не нашлось. Положив её одной стороною на деревянные ящики из-под водки, а другою на огнеупорные кирпичи, оказавшиеся тут невесть как, но ко времени и к месту, Тарантул вполне комфортабельно расположился в коридоре квартиры и через минуту уже адаптировался на новом месте.

Ингаляции загипнотизировали горемыку. Храп старика очень скоро начал оказывать негативное давление на сторожилов. Кружилась побелка. Щемило глаза. Колени задрожали у бригадира, когда он увидел источник сотрясения воздуха. И всё же: от сильного удара в бок незваный жилец икнул и проснулся. Ощетинившиеся лица висели над ним и морщинились:

— Эй… Бродяга?..

— Чего тебе ещё надо? — разбуженный человек приподнялся на кровати, готовый выдержать испытание чужими муками.

— Я — Серёга! А он — бугор! — Образина перед ним оскалилась и дружественно вложила в его открытую руку свои костлявые пальцы. — А тебя-то как звать, величать?