Возвращение Панды
Шрифт:
— Дедушка, она плачет!
Таня увидела на морде у зверя слёзы. Впечатлительная девочка уже полюбила эту косматую подружку, так неуклюже развлекающую публику.
— Да, Таня, братец жадный попался, не делится, — нравоучительно заметил старик.
Звери, как люди, горюют и злятся. Лучшие наши поступки и чувства блекнут в свете большого таланта. Мы завидуем белой завистью героям, подражаем им и грустим. Но купаются в розах кумиры и из вечности смеются они над нами — неудачниками. Дисгармония духа и одиночество гнетут, и мы вымираем, забытые
— Ты обещал мне мороженое, деда.
— У тебя ангина — бухикать будешь. Мама выгонит нас из дома лечиться к врачу.
— Я не буду бухикать.
Он заколебался, пересчитывая копейки, а девочка выжидала. Видя его нерешительность, она лукаво заметила:
— Дедушка! Ты учил меня держать своё слово.
— Хитрая ты, Танька.
— А ты не обещай.
Беспокойная егоза — она с мороженым в руках вернулась к медведям и ошарашила взрослых.
— У меня больное горло, — и, расталкивая маленькими ручонками могучие бёдра соседей, девочка протиснулась к барьеру и, хитро оглядываясь вокруг, закончила свою неожиданную мысль: — а у неё — здоровое! — и решительно нырнула в запретную зону.
— Я покормлю её и поглажу!
Таня спешила навстречу обделённому зверю, протягивая ему эскимо и сердце. Перепуганный старик бросился за нею вслед, но девочка укусила его за руку, а воспрявшая духом медведица Маша стремительно перестроила нос в их сторону и, как дрессированная собака, запрыгала от нетерпения на задних лапах. Вагончик раскачивался.
— Перевернётся, вернитесь, куда же вы?!
— Она тоже хочет есть! Отпусти меня!.. Деда!..
Внучка, пойманная за воротник, упиралась, как умела, вырывалась из рук и оправдывалась.
— Это моё мороженное! Я кому хочу — тому его и отдам! — и она захныкала в бессилии: — Дедушка!.. — умоляла Таня. — Разреши мне, пожалуйста, угостить Машу!
— Ремня захотела?
Дежурный по парку был рядом.
— Можно я? — улыбнулся он им, взял из рук у девочки поломанное мороженое и отнёс его Маше в клетку. От восторга медведица присела на хвостик и, держа обеими лапами гостинец, зачавкала, как маленький ребенок, вылизывая из бумажной упаковки талое молоко и шоколад. Её брат, съевший к этому времени все свои сладости, теперь уже не отводил глаз от сестрёнки — завидовал. Зрители ликовали. Они наперебой хвалили ребёнка и бодрили Танюшу, но растерянная проказница молчала — и, отшлёпанная дедушкой, она понуро рассматривала его ботинки.
— Ну, что ты! Что ты! — растроганный старик уже отошёл от гнева: — Пойдём-ка, заинька, посмотрим волка. Только ты не подходи к злодею близко, он — «отрицалово» и не работает в цирке. Да и лужа под ногами большая — смотри.
Перед клеткой действительно было скользко. Угрюмые хищники жались друг к другу в дальнем углу, спасаясь от холода. Худая белесая волчица лежала на боку, все четыре лапы вытянув подушками в сторону зрителей. Её пушистый друг, серый и крупный, был рядом. Две морды, прижавшись одна
— Встань, падла! Покажись народу! — сердитый рабочий стучал по решетке берцовой костью. В левой руке у него была длинная палка. Ею он пытался огреть животных, желая разрушить их суровое единство.
Серый волк не спешил. Он медленно оторвался от пола и зевнул, вытягивая далеко вперёд свои передние лапы. Встряхнулся. И только потом этот сутулый разбойник с достоинством подошёл к человеку и остановился рядом.
— На! — приказал ему вельможа.
Волк обнажил клыки и осторожно взял в зубы предложенную ему кость.
— Гляди, Таня, какой он страшный! Вот этими самыми зубами он режет скотину наповал… Сверху и донизу… Позвонки на шее у жертвы перекусывает. А сильный — враг, овцу на спине несёт и не задыхается…
Работник зоопарка рассмеялся не добрым смехом. Оттолкнувшись ногою от вагончика и отбросив назад своё грузное тело, он резким движением вырвал кость из пасти у зверя. Скрипнули хвалёные зубы, и ни с чем остался суровый хищник. Люди молчали. Поражённые этой нелепой выходкой рабочего, они, словно парализованные, ждали что же будет дальше. А «хозяин» продолжал глумиться над зверем. Размахнувшись, он ударил костью по носу одураченного волка и снова протянул её ему в клетку.
— На, падла! Ешь!
Зверь поднял глаза и увидел обидчика. Взгляды их встретились. Волк и человек оценивали друг друга. Мерили души. Искали силы.
Падали листья… Шуршали… Муха жужжала рядом…
Тане вдруг стало по-настоящему страшно. Две капельки пота блеснули у неё на лбу и, холодные, они покатились по переносице, подгоняемые дрожью. Девочка не плакала, она спряталась за ногу деда и крепко вцепилась ему в штанину: инстинктивно, чуть дыша, наблюдая неравную борьбу человека и зверя.
Повторно сомкнул серый волк свои челюсти. Мёртво… И сколько ни бился рабочий о клетку, как резко ни дрыгал он ногами и телом, ни единый мускул не дрогнул на морде у хищника. Только могучая шея ходила из стороны в сторону вслед истеричным движениям «кормильца». Тогда человек начал бить волка палкой по голове. Может быть, ему казалось, что он этим развлекает народ и выполняет свой долг перед публикой? Но истязаемый зверь терпел, и его глаза наливались кровью.
— За что же он его так бьёт? — прошептала Таня.
Дети с малых лет воспринимают битьё как должное за поступки, за не такой, как у всех образ жизни и мыслей. И бьют нас повсеместно все сильные мира сего, загоняя в рамки приличий и правил.
— Он волк, — ответил ей дедушка.
Это было неоспоримой истиной. В детском саду и по телевидению часто рассказывали о коварстве этого зверя. Но доброе сердце боролось с разумом.
— Разве нельзя по-другому, ласково… Может быть волки тоже дрессируются как медведи, а?.. Деда!? Или как собаки? Просто никто ещё не научился этого делать?!