Возвращение примитива. Антииндустриальная революция
Шрифт:
Вот в чем состоит «необъяснимая личная алхимия», поразившая Генри Камма: независимый разум, преданный главенству идей, то есть истины.
Молодым людям, сохраняющим это убеждение, не требуется «отбрасывать конформизм общества». Они просто никогда и не были конформистами: они судят и оценивают; если они соглашаются с любым проявлением господствующих общественных взглядов, то лишь после оценки разумом (который может ошибаться), а не путем автоматического согласия с большинством. Чтобы видеть зло, ложь и противоречия общества, в котором они живут, им не нужно знать другие общественные системы: единственный
Люди, обладающие это «личной алхимией», крайне редко встречаются; они составляют крайне малое число в любой стране и культуре. В Советской России это трагические мученики.
Скорее всего, многие из этих молодых протестующих были социалистами или «коммунистами-идеалистами», так же, как обреченные чехословацкие бунтари, против подавления которых они протестовали. (Так не было в моем случае и в мое время, но четыре десятилетия спустя это, скорее всего, так.) Возможно, эти молодые диссиденты воспринимали советскую пропаганду всерьез: воспитанные на лозунгах, провозглашающих (неопределенную) свободу, справедливость и братство и порицающих военную агрессию, они смогли заметить отсутствие всех этих общественных ценностей в России и увидеть во вторжении в Чехословакию наиболее жестокий вид военной агрессии. Следовательно, если они воспринимали идеи всерьез, они восстали во имя тех самых идей, на которых их воспитали.
(В этом, кстати сказать, и состоит итоговое наказание для всех диктаторов и всех обманщиков: их рок — это те, кто им верил. Диктатура должна выдвигать некие отдаленные цели и моральные идеалы, чтобы оправдать свою власть и насилие над народом; пока она в состоянии убеждать свои жертвы, она в безопасности; но рано или поздно все ее противоречия оказываются брошенными ей же в лицо лучшими из граждан: самыми способными, самыми умными, самыми честными. Поэтому диктатура вынуждена постоянно уничтожать лучшие из «человеческих ресурсов». И пусть пройдет хоть 50 лет, хоть пять столетий, у диктатуры для эксплуатации и управления все равно будут оставаться лишь честолюбивые бандиты и безразличные бездельники; остальные будут умирать — физически или духовно — молодыми.)
На практике верность идеям ведет к почти неосознанным проявлениям доброй воли по отношению к людям — или, скорее, к чему-то более глубокому и важному, что лежит в основе доброй воли: к уважению. Она ведет к тому, что при личном общении такой человек относится к другим как к мыслящим существам, руководствуясь презумпцией невиновности, предполагая, что человек добр, пока он сам не докажет, что он злой; «зло», в понятиях такого отношения, означает закрытость для власти идей, то есть разума.
Именно это заставляло молодых бунтарей обсуждать политические вопросы с агентами тайной полиции. Не выраженное в словах, безымянное, неопределенное ощущение того, что «это люди», взяло верх над пониманием того, что это монстры в человеческом обличье. Если давать этому мотиву название, то можно определить его как аргумент, которому, на их взгляд, нечего противопоставить: «Разве вы не видите? Это же правда!» — и они будут говорить при любых обстоятельствах,
И они будут чувствовать это, оказавшись, если будет нужно, и перед лицом вооруженного противника; у них не будет времени на то, чтобы понять, зачем они это делают, и выяснить, что движет ими наиблагороднейшая форма метафизического инстинкта самосохранения: отказ от духовного самоубийства путем отказа от собственного разума и от выживания в качестве безмозглых роботов.
Пока ее мужа судили и приговаривали к заключению, Лариса Богораз сказала в его поддержку: «Я не могу поступить иначе». Да, как настоящий человек, она не могла.
Отвечая на вопрос судьи, «который спросил у него, считает ли он правильным то, что делал на Красной площади», Владимир Дремлюга сказал: «Как вы думаете, я пошел бы в тюрьму за то, что не считал бы правильным?» Заметьте: это обращение к разуму, ответ, который родился спонтанно, исходя из внутреннего убеждения, что «правда» имеет значение, что логически и морально непротиворечивый ответ должен иметь смысл для судьи, который тоже человек. Я сомневаюсь, что в свои 28 лет Дремлюга мог осознать моральную порочность тех, с кем имел дело; осознать, что сама чистота и правдивость его ответа должна была породить у судьи не ощущение справедливости, а реакцию виноватой, мстительной ненависти.
Теперь вдумайтесь в слова Вадима Делоне, сказанные им тихо («безо всякой бравады») судье, приговорившему его к трем годам тюрьмы: «Три минуты на Красной площади я чувствовал себя свободным. Я с радостью приму за это ваши три года».
Мне кажется, это одно из самых благородных и откровенных заявлений, когда-либо сделанных.
Делоне, вероятно, был прекрасно осведомлен о сущности своих судей и общественной системы, которую они представляли.
К кому в таком случае он обращался?
Заметьте, что эти молодые бунтари «пытались пробудить сознание своей политически пассивной нации», нации, смирившейся с рабством, безразличной к добру и злу, однако они не были «политически наивными», а двое из их сторонников на уличной демонстрации, «когда их… спросили, знает ли кто-нибудь, кроме них самих, о том, что они сделали, в ответ лишь пожали плечами».
Сознательно или нет, любой несогласный с порядками в Советской России, особенно из молодых, единственной конечной инстанцией для обращения с воззванием против несправедливости, жестокости, садистского ужаса антигуманной общественной системы, пленником которой он является, считает заграницу.
Значение этого слова для советского гражданина невозможно объяснить тому, кто никогда не жил в этой стране: если вы попытаетесь представить, как бы вы относились к некоему гипотетическому сочетанию Атлантиды, Земли Обетованной и наиболее великой цивилизации с другой планеты, представленной в прогрессивной научной фантастике, это будет лишь слабым приближением. Для жителей Советской России «заграница» — это нечто столь же далекое, сияющее и недостижимое; однако для любого русского, который на мгновение поднимает голову от советских мерзостей, понятие «заграницы» — это психологическая необходимость, линия жизни и спасение души.