Возвращение принцессы
Шрифт:
Ефимыч и его напарница взирали на Петра с недоумением. Мужику объявили о том, что он потерял работу, а он, вместо того чтобы умолять-просить-грозить, звонит какому-то Олегу, базарит с ним про галстуки-подтяжки… Странно. Ну, да он вообще с приветом, этот Солдатов.
— Ага. Ага! — кричал Петр. — Ладно. Ты тоже звони. А?.. Приеду. Чего ж не приехать?.. Звони. Пока. — Он положил трубку и направился к двери.
— Петь, ты на меня не серчай, — сказал Ефимыч ему в спину. — Ты меня пойми. Под самим земля горит!
Петр захлопнул за собой дверь, не оглянувшись.
Он поймал на себе осуждающий взгляд какой-то старушенции. Чего это она?.. А, понятно. Петра шатает из стороны в сторону. Старушенция решила — пьян.
Нет, я не пьян, божий одуванчик Я не пьян, хотя впору напиться. Я не пьян. Это меня от усталости ноги не держат.
Петр снова шел бульваром, мимо катка. Слепящее солнце, веселый галдеж… Завтра достанем с антресолей коньки, приведем их в порядок И Вовку возьмем, и старика вытащим — побродить, поглазеть, подышать морозным воздухом.
Работу всегда можно найти. Без работы Петр не останется.
Нина. Надо позвонить Нине. Если этот сукин сын Дима одурел до такой степени, что вышиб его, Петра, из лабаза, то что он сделал с женой? Позвонить. Не даст с ней поговорить — идти туда, стучать в двери…
Петр уже брел через свой двор к дому. Солнце било в глаза, воспаленные от бессонницы и напряжения.
— Погоди!
Вот он, скот. Выскочил из машины, стоящей неподалеку, и решительно направился к Петру. Прихрамывает. Повезло тебе, хромтылю, был бы не увечный — уж я бы тебе врезал! Петр остановился, угрюмо глядя на приближающегося Диму.
— Шеф, я нужен? — Еще один детина, помоложе, повыше, пошире Димы, выбрался из машины вслед за хозяином.
Дима сделал охраннику знак рукой — дескать, сиди в машине, не мешай. Подошел к Петру вплотную.
Они помолчали. Молча смотрели друг на друга — они были одного роста — глаза в глаза. Ледяная ненависть — это Дима. Спокойное жесткое упорство — Петр. Никто никому уступать не собирался.
— Где мой сын? — нарушил наконец молчание Дима. — Выведи его сюда. Быстро.
— Ты мне не приказывай. Ты как узнал мой адрес?
Нина адрес ему не давала, почему-то Петр был в этом уверен.
— Посетил твое заведение.
— Это я уже понял.
— Понятливый. Если от моей жены не отвяжешься — и вторую свою работенку потеряешь. Я там подрасспросил кой-кого. Побеседовал с трудовым коллективом, навел о тебе справки. Давай выводи мне парня по-быстрому.
— Мне его твоя жена доверила. Вот с ней я и буду разговаривать. Только с ней. — Вмазать бы ему сейчас, руки чешутся! Нельзя. Хромой. Нельзя, держи себя в узде, Солдатов. — Только с Ниной. А тебя я не знаю. И знать не хочу.
Петр открыл дверь подъезда.
— Нину ты больше не увидишь.
— Да? — Петр оглянулся. Переспросил с усмешкой: — Осточертел? Что ж ты тогда требуешь, чтобы я от нее отстал? Если она сама меня видеть не желает?
Дима отшвырнул свою роскошную трость в сторону, в грязный истоптанный снег. Схватил Петра за грудки и прорычал:
— Отстань от нее, ты! Я тебя убью, ты-ы… Я ее никому не отдам, ты понял? Понял?!
Дикая решимость безумца. Может и убить. Может. Способен.
Вон какие страсти бродят в этом сытом, холеном господине!
— Спал с ней? У вас было что-то, да? Было? Говори! — Теперь он жалок, уязвим, и глаза у него беспомощные, больные, страдальческие. — Отдай сына! Отстань от нее, ты!.. Я тебе кадык вырву, по стенке размажу…
Петр оттолкнул Диму от себя, но не рассчитал — слишком сильно толкнул. Дима качнулся, устоял на ногах, схватился за правое колено, скривившись от боли. Охранник мгновенно выскочил из машины:
— Шеф, я здесь!
— Владик, сгинь! — рявкнул Дима, растирая колено.
Петр смотрел на него со смешанным чувством гадливой жалости и злости. Поднял палку, протянул.
— У тебя было с ней? — прохрипел Дима. — Было?
Петр молча воткнул в снег Димину трость с шикарным набалдашником — лев, положивший голову на мощные широкие лапы. Так же молча вошел в подъезд и захлопнул за собой дверь.
Дверь в квартиру была заперта изнутри на цепочку. Петр позвонил.
— Папа, это я!
Старик долго и бестолково снимал цепочку с крючка. Руки его тряслись больше обычного.
— Нина звонила? — спросил Петр, войдя.
— Нет, — ответил старик. — Зато приходил ее муж. Требовал, чтобы я отдал ему Владимира. Я не отдал.
— Молодец.
Петр набрал Нинин номер. Длинные гудки. Он сосредоточенно, напряженно вслушивался в их звучание, словно пытаясь угадать, что там за ними, за этими монотонными, бесстрастными, протяжными гудками.
— Я разговаривал с ним через цепочку. Был сух. Односложен. Сказал, что Владимир — это твоя компетенция.
— Молодец, — тупо повторил Петр, бросая трубку на рычаг.
Мальчишки высыпали из комнаты.
— Па, так мы идем? — не выдержал старший. — За елкой-то?
— Петя… — Старик понизил голос. — Петя, я тебя прошу, я требую, наконец! — Старик заметно нервничал. — Реши эту проблему. Это становится проблемой. У меня неспокойно на душе. Ты слышишь меня?
— Так мы идем, папа? — спросил младший.
— Я знаю, где базар, — скороговоркой выпалил Вовка. С младшими Солдатовыми он давно был на равных, а Петра еще побаивался, стеснялся, робел. Если и поднимал на него глаза — тут же отводил их в сторону. — Я знаю. У «Новороссийска».