Возвращение принцессы

Мареева Марина Евгеньевна

Она подошла, и Дима открыл ей дверцу.

— Садись. Поехали.

— Куда? — спросила она. — У меня смена с двадцати двух!

— Садись, садись. — Дима легонько потянул ее за руку. — Какая смена… Контора на замке. Я твоему духанщику две суточные выручки кинул.

— Зачем? — Но в машину она все-таки села.

— Ты хотела выспаться. — Дима захлопнул дверцу, помахав Жоре, сдерживающему натиск толпы. — Вот и выспишься наконец-то.

— Ты куда меня везешь? — спросила Нина растерянно. За окнами машины уже мелькали улицы ночной Москвы. —

Куда мы едем, Дима? Ты меня домой везешь, что ли?

— Не к тебе, во всяком случае, — усмехнулся он. — Дома тебе твои уроды выспаться не дадут, а я хочу, чтобы ты отдохнула. Провалилась… Часов на двенадцать.

— Останови! — закричала Нина. — Ты что? Останови сейчас же! Ты заигрался, понимаешь? — кричала она, не зная, что предпринять. — Останови! — Она открыла дверцу, Дима молча захлопнул ее и накинул на Нину ремень безопасности. — Ты меня свяжи еще! — сказала Нина гневно. — Что ты вообще себе позволяешь? Останови машину!

— Ресницы накрасила, — заметил Дима с ехидцей, глядя на дорогу.

— Я? Ресницы? — Она помолчала, судорожно придумывая оправдание и чувствуя себя злоумышленником, пойманным с поличным. — Ну, допустим, накрасила… Я всегда крашу.

— Как же, — хохотнул Дима, выруливая на Пресню. — Ври больше.

— Как ты со мной разговариваешь?! Останови машину… Куда мы едем, в конце-то концов?

— В Серебряный бор. У меня там дом. А воздух — сказка!

— Дом… — пробормотала Нина. — Домовладелец… Сколько у тебя домов-то?

— Много, — ответил Дима весело. — Хочешь, один подарю?

— Обойдусь как-нибудь, — огрызнулась Нина. — Владелец заводов, газет, пароходов… Чего ты от меня хочешь, а?

— Чтобы ты выспалась.

— И все?

— И все.

При въезде в Серебряный бор стоял ночной магазин. Нина скользнула взглядом по освещенной витрине… Ага, тут не только жратва, но и шмотки.

— Останови, пожалуйста, — сказала Нина просительно.

Она уже успела успокоиться и примириться с неизбежностью ночлега в Димином доме. Умом-то она примирилась с этим, но сердцем… Она сидела нахохлясь, сжавшись, словно зверек, загнанный в западню, и бросала на Диму быстрые настороженные взгляды.

А Дима смотрел на дорогу. Дима был абсолютно невозмутим. Что ее там ждет, в этом доме? Неужели он думает… Неужели он собирается… О, господи, старая курица, на кой черт ты ему нужна?

— Останови, — повторила Нина.

Дима остановил машину и протянул бумажник, не спрашивая ни о чем.

— Я сейчас, — пробормотала Нина, засовывая бумажник в карман.

Влетев в магазин, совсем пустой в этот поздний час, она окинула прилавки торопливым взглядом.

Она прекрасно знала, что именно она ищет. Только боялась себе в этом признаться.

Если Дима… Если все-таки он… Ну, хоть себе-то это скажи! Про себя, себе скажи: да, ты хочешь, чтобы все случилось сегодня. Чтобы он остался с тобой. Ты этого хочешь. И ты хочешь быть красивой. Желанной. И не делай, пожалуйста, вид, что тебя чрезвычайно интересует стиральный порошок «Ариэль».

Отойди от этого прилавка, времени в обрез, иди туда, во-он туда, вправо, там — женское белье…

— А сколько стоит вот этот… гарнитурчик? Пеньюарчик? — спросила Нина, решившись наконец. — Они только черные, да?

Пеньюарчик был ничего себе, вполне подходящий. Но черный цвет… Это слишком. Слишком вызывающе — так ей казалось. Она же не роковая женщина! Не какая-нибудь Шарон Стоун с пешней для колки льда.

— Есть розовый, — сказала продавщица, выбрасывая на прилавок шуршащий пакет.

— Нет, — вздохнула Нина. — Цвет какой-то поросячий… Какой-то колбасный…

— Ну, на вас не угодишь, — хмыкнула продавщица и, порывшись на полке, вытащила другой пакет.

— Чудо! — воскликнула Нина, открывая бумажник. — То, что надо.

Золотисто-ореховый. Она брюнетка, ей пойдет.

— Да, но это — икс-эль, — заметила продавщица, выбивая чек. — Вам велико будет.

— Нин, какие-то проблемы?

Нина вздрогнула, стремительно засунув в карман пальто пакет с пеньюаром.

Дима стоял на пороге магазинчика.

— Дмитрий Андреич, здра-асьте! — Продавщица улыбнулась Диме, потом глянула на Нину по-новому, оценивающе. — Так вы с ним? Во-он оно что… Давайте я вам на размер меньше поищу.

— Нет! — Нина замотала головой, отступая от прилавка. — Нет, нет, не нужно… Я тут маме кое-что купила, — пояснила она Диме, поспешно выводя его из магазина. — Так, безделицу… Поехали?

Они подъехали к дому. Собственно, дома она еще не видела — только высоченную ограду и ворота.

Ворота открылись плавно и беззвучно. Дима выбрался из машины, помог выйти Нине. Бросил подошедшему к нему охраннику:

— Поставишь тачку в гараж…

Нина сделала несколько шагов по дорожке, усыпанной сосновыми иглами, остановилась, вдохнула воздух полной грудью… Какой воздух! Осенний, свежий, лесной, пропитанный острым запахом хвои, влажной земли, шишек…

Чем она дышит там, в городе? Да и дышит ли вообще? В этой чертовой посудомоечной — духота парной, резкие запахи химикатов. А потом она моет лестницы и опять задыхается от запаха стирального порошка…

Там она задыхается. Здесь она дышит.

Огромная собака подошла к Нине, обнюхала ее колени миролюбиво, благосклонно…

— Это моя псина любимая. — Дима присел перед собакой на корточки, потрепал ее по загривку. — Смотри, признала тебя. Подли-иза…

Нина перевела взгляд. Вон его дом. В глубине осеннего сада, в полумраке — очертания двухэтажного особнячка. Эдакий терем васнецовский. Большая веранда. Мансарда. В окнах мансарды — теплый медовый свет.

— Мой дом, — сказал Дима негромко. — Знаешь, только когда я его построил, поднял, ухлопал на это уйму сил… и времени… и денег… Только когда я его поднял, я почувствовал себя мужиком. Таким… основательным дядькой. Кулачиной таким. Теперь пузо отращу и цепь на него повешу с ключами… Амбарными.