Возвращение принцессы
Шрифт:
Он повернул голову влево — и осекся.
Нина вышла из магазина. Нина?! Он присмотрелся недоверчиво: да, это была она. Красивая женщина. Стройная, подтянутая Костюм сидел на ней идеально.
— Лева, — сказал Дима, опомнившись, — Лева, я тебе перезвоню.
Нина шла к машине, медленно и осторожно, словно по минному полю. Качнулась все-таки, едва на ногах устояла, успев опереться ладонью о капот.
— Отвыкла! — пояснила она, усаживаясь рядом с ним на переднем сиденье. — Очень высокие каблуки… Видишь, какие «шпильки»? Отвыкла на высоких
Дима осторожно скосил глаза на ее ноги. Она продемонстрировала ему свои туфли, роскошную обнову, и — тем самым — свои ноги. Совершенно простодушно, без всякого тайного умысла…
Дима задержал взгляд. У нее были красивые ноги, то, что называется «точеные». Высокий подъем, узкие щиколотки, округлой, почти идеальной формы колени. Ну да, порода… Гены. Узкая кость.
— К цирюльнику теперь? — предложил он наконец нарочито буднично, боясь, что она угадает, поймет, почему он молчал так долго. — Причесочку тебе соорудим. К Звереву? У меня там свой мастер.
И он рванул машину с места, стараясь не смотреть на нее, на ее ноги, колени, обтянутые посверкивающей тонкой лайкрой.
— Посмотри, какая сумочка! — Нина показала ему маленькую стильную сумочку. — А какие перчатки! — Она стянула перчатку с узкой маленькой руки.
Она сияла, лучилась от счастья, ей хотелось, чтобы он разделил с ней ее радость, одобрил ее обновы…
Дима снова быстро взглянул на нее — изучающе, при этом преодолевая какую-то страшную неловкость, почти робость. Он словно знакомился с Ниной заново. Она была другая. Новая. Она была — женщина. Кокетливая, легкая, счастливая, уверенная в себе… Как немного нужно для того, чтобы женщина почувствовала себя женщиной! Как много, как много для этого нужно…
— Приехали, — сказал он, въезжая на платную стоянку.
— Это салон Зверева? — спросила Нина потрясенно. — Я читала… Это же страшно дорого, Дима! Я уж не говорю о костюме… И обувь, и сумочка, и парфюм…
— Пустяки. — Он улыбнулся ей. — Тут вообще-то запись за месяц… Но я сейчас позвоню, тебя примут.
— Дима, — Нина перехватила его руку, потянувшуюся в карман, за телефоном. — Я понимаю… — Она уже не улыбалась, а смотрела на него с грустноватой нежностью. — Ты сегодня занимаешься благотворительностью. Гуманитарная помощь. Для малоимущих. Для остро нуждающихся. Ленд-лиз…
Так, сейчас начнется. Дима поморщился. Сейчас начнется опять. Только-только расслабилась, помягчела, усмирила свою гордыню, на нормальную бабу стала похожа — ан нет. Опять — ехидство, опять — подколы…
Если бы он взглянул на нее сейчас, увидел ее глаза, светящиеся от благодарной нежности!
— Лапуля, — сказал он, не глядя на Нину, набирая номер своего мастера. — Я не альтруист. Я человек практический. На этот прием пускают только родовитых особ и тех, кто пришел с ними. Ты — мой пропуск, только и всего. Там будет мебельный магнат из штата Юта. Ты меня представишь. Веня! — закричал он в трубку. — Веня, это я… Узнал? Пьер работает сегодня? Мне тут одну барышню
Он взглянул на Нину — она поскучнела. Поверила про магната из Юты, дурочка. Какой там магнат, никаких магнатов, никакой корысти… Дима просто хотел устроить ей праздник Вывести в свет свою Золушку. Свою? Свою. Уже свою. Не чужую.
Нина сидела в парикмахерском кресле, прикрыв глаза. Бессонная ночь и усталость давали о себе знать. Красавчик парикмахер колдовал над Нининой полуседой гривой. Фен жужжал мерно, убаюкивающе…
Нина уронила голову на грудь. Вздрогнула, встряхнулась — господи, так и задремать недолго! Вот будет конфуз…
— Седины много, — вздохнул парикмахер. — Ах, как много седины… Вот придете ко мне в среду…
Ее снова повело в дрему, в сладостную, спасительную дремоту. Такое уютное мягкое кресло… Она наконец отдыхает… Отдыхает…
— Что с вами?
Нина встрепенулась. Открыла глаза.
— Вы засыпаете, похоже? — Парикмахер смотрел на нее с удивленной улыбкой. Он уже выключил фен и теперь держал в руке баллончик с лаком.
— Я не выспалась сегодня, простите, — пробормотала Нина, выпрямляясь в кресле.
— Понима-аю, — протянул Димин цирюльник с пошловатой многозначительной ухмылкой. — О, как я вас понимаю!
«Что ты там понимаешь, кретин? — подумала она про себя невесело. — О чем ты подумал? Знал бы ты, где я провожу свои ночи. Где, с кем и как. В посудомоечной среди таких же поденщиц, как и я сама».
Она вышла из салона, подошла к стоянке, придерживая пальцами свою гриву, уложенную Диминым парикмахером с изрядной фантазией и мастерством.
Дима выскочил из машины, открыл перед Ниной дверцу.
— Я лучше на заднее. — Она улыбнулась ему просительно. — Подремлю, пока едем.
Дима молча открыл заднюю дверцу, рассматривая Нину исподтишка.
Она повернулась к нему, прежде чем сесть в машину. Красивая женщина! Какая красивая, кто бы мог подумать!
— Он меня немножко подкрасил, — сказала Нина смущенно, все еще придерживая пальцами затейливо уложенные, поднятые вверх пряди. — Глаза подвел, губы… Как это называется? Визаж?
— Что ты в них вцепилась? — рассмеялся Дима вместо ответа, осторожно отводя Нинины руки от ее волос.
— Так ветер! Видишь, какой ветер? Такая прическа, жалко ее терять.
Дима все еще держал ее руки в своих ладонях. Она не отнимала рук. Она, не терпящая чужих прикосновений, даже Костиных — с некоторых пор… Еще недавно ей казалось — она вымерзла изнутри. Ничего не осталось, никаких надежд, никаких мечтаний, кроме желания выспаться. Спать неделю, не просыпаясь. Все, предел желаний. Больше она ничего не хочет. Женщина в ней давно умерла. Так ей казалось еще совсем недавно…
— Поехали? — спросила она наконец и осторожно высвободила свои пальцы из его руки. — Я подремлю… — Она устроилась поудобнее на заднем сиденье, откинув голову назад, стараясь при этом не повредить прическу.