Возвращение принцессы
Шрифт:
Игорь узнал и телефон, и адрес.
Нина ахнула:
— Подсосенский?! Совсем рядом с моим домом, полбульвара пройти… Игорь, это — судьба. Все, я твоя должница.
— Ловлю на слове. Завтра тебе — в ночную. В ночное. Нужно будет…
— Вот завтра и расскажешь.
Нина тут же, не раздумывая, набрала номер этой самой Солдатовой. Занято. Наглухо занято.
Нина вскочила с тахты и мельком глянула в зеркало. Нетрезвая зареванная фурия. Ну, и куда ты собралась? К Солдатовой. Подсосенский — это десять минут ходьбы.
Так. Распухшую рожу — под кран, под струю холодной воды. Растрепанные космы —
Подожди, сядь. Нина опустилась на низкий топчанчик в прихожей. Посиди. Опомнись. Очухайся. Куда ты идешь? Зачем?! Сейчас нагрянешь без звонка к незнакомой бабе, ее, может, и дома-то нет…
Нина снова набрала номер — занято. Ну хорошо, ты придешь к ней, что ты ей скажешь? Что тебе плохо? Что так по-дурацки сложилась жизнь и нет у тебя ни подруг, ни близкого человека, нет конфидента, вот этой самой пресловутой «жилетки», в которую можно выплакаться? Что ты скажешь ей, Нина? «Я прочла вашу заметку, многоуважаемая, драгоценная госпожа Солдатова, мне стало чуть легче, мерси вам, поговорите со мной, не гоните меня, мы — соседки, это судьба, не правда ли? Просто мне очень плохо, совсем плохо, мне даже помолчать не с кем, можно мне с вами помолчать?..»
Вот так и скажу. Да, так и скажу. На порог не пустит? Ну, и ладно. Не пустит — побреду домой. Мне терять нечего.
И Нина решительно поднялась с топчанчика.
Был вечер, дождь. В кулинарии на Покровке продавали теперь цветы — очень кстати. Два немногословных и сумрачных московских горца в широченных адидасовских портках с лампасами, в одинаковых вязаных шапочках, надвинутых низко на разбойничьи черкесские глаза, долго выбирали для Нины розы.
В магазине напротив Нина купила хорошие дорогие духи. А может быть, они ей не нужны, этой Солдатовой? Может быть, она ветхая бабушка уже, лет под сто? Солдатова… Такая строй-плац-шинельно-кирзово-военно-полевая фамилия. Ладно, не кирзовые же сапоги ей покупать с портянками! И Нина еще купила зачем-то толстенный французский журнал мод. Зачем? Она и сама не знала.
Она пребывала в истерически-лихорадочном состоянии, когда все — трын-трава, когда понятно самой, что совершается глупость за глупостью, когда каждый новый шаг — блажь, авантюра, нелепица. А! Гори все огнем.
Подсосенский. Старый дом в глубине старинного глухого двора. Подъезд. Лифт. Дверь. У таблички с номером квартиры — маленькая фигурка оловянного солдатика, вырезанная из жести, ярко раскрашенная. Смешно. Оловянный солдатик из сказки Андерсена на двери квартиры Солдатовых. Занятно… И Нина нажала на кнопку звонка.
Пока там, за дверью, кто-то возился с замком, Нина слышала ликующие детские вопли:
— Ага! Опоздал, опоздал, продулся!
Ей открыли двое мальчишек — лет девяти и двенадцати. Увидев Нину, притихли, застыв с открытыми ртами.
— Здрасьте, дети, — нерешительно сказала Нина. — А… А мама дома? Или… бабушка? Можно войти?
Мальчишки молчали, растерянно глядя на незваную гостью.
Из прихожей пахло горело сдобой.
— У вас горит что-то. — Нина вошла в прихожую и положила цветы и сумку на подзеркальник. — Вы одни дома, что ли? Где кухня? Что у вас там дымится?
Она пошла на запах по длинному узкому коридору старой московской квартиры.
В
— У вас горит что-то в духовке! — Нина кинулась к плите.
— Не трогайте, — приказал старик. — Он уже идет. Мы видели в окно — он уже подъехал. Сядьте.
Радостные мальчишеские вопли огласили дом, и Нина опустилась на стул возле стены. В кухню быстрым шагом вошел мужчина и сразу бросился к плите. Нина сначала видела только его спину — широкоплечую, сутуловатую. Он был в куртке, такой подвытертой на локтях шоферской кожанке, блестевшей от дождя.
— Мерзавцы! — беззлобно ворчал мужчина, открывая духовку. — Дайте полотенце! — Он схватил полотенце и вытащил из раскаленного зева противень с дымящимся угольнобоким пирогом. — Изуверы! Спалите тут все без меня…
— Проиграл! Па, ты продулся! — кричали мальчишки, прыгая и хлопая в ладоши.
В кухне повисло облако дыма. Мужчина распахнул форточку, снял пирог с противня, быстро и умело срезал кухонным ножом обугленную верхушку и черные бока пирога, не переставая ворчать вполголоса:
— Нет, все, в последний раз! Иначе это кончится пожаром… Папа! — Он взглянул на старика с укоризной. — Ну, с этой шпаной все ясно. А ты? Не совестно?
Он оглянулся на сыновей — и увидел Нину, сидевшую у самой стены.
— Вечер добрый, — поздоровался с ней мужчина, ничуть не удивившись. — А вы-то куда смотрели? Петр. — И он протянул Нине руку. — Вы все-таки пришли?
— Да, — выдавила Нина, вконец растерявшись. — Пришла, да.
Она сидела на краешке стула, прислонившись спиной к стене. Сидела, изнывая от неловкости, отчаянно труся. Хмельной истерический раж дано прошел. Нина смотрела на незнакомого мужика в шоферской куртке, на его мальчишек и отца, лихорадочно соображая, что бы такое сказать, как бы выкрутиться поудачнее и поскорее отсюда слинять.
Большая семья, какие-то свои домашние причуды. Сейчас явится жена и мать, эта самая Солдатова, они сядут ужинать… На кой черт им зареванная Нина с ее бедой и болью?
— Напрасно пришли. — Мужчина снял куртку, бросил ее на руки одному из сыновей. Мальчишки тут же умчались в прихожую. — Я же сказал участковому — не нужно никакой медсестры. Я сам буду делать отцу эти уколы, я умею.
— Он умеет, — подтвердил старик, отрезая кусок пирога.
— Съедобно? — спросил у него Петр, моя руки под краном. — Пойдемте, я помогу вам раздеться. — Он смотрел на Нину с доброжелательным интересом. У него был хороший взгляд — спокойный, прямой, приязненный, излучающий ровное тепло. — Пришли, значит, будем чай пить. Пойдемте.
Нина послушно встала и вышла в коридор. В полумраке на нее налетели мальчишки. Они тащили на кухню тяжеленный громоздкий стул с высокой резной спинкой.
— Молодцы! — одобрил их хозяин дома. — Это — особое кресло, — шепнул он Нине, ведя ее в прихожую. — Готовьтесь! — И он весело, заговорщически подмигнул ей. — Там есть кое-какие секреты…
— Горошина в сиденье? Под обивкой зашита, да? — Как это у Нины вырвалось, почему? Вот, вырвалось помимо воли. Нина сама себе удивилась. Поспешно добавила: — Просто я смотрю: у вас оловянный солдатик к двери прибит. Где одна сказка, там и вторая…