Возвращение с края ночи
Шрифт:
Кроме него, на остановке никого не было, но на секунду ему почудилось, будто по лицу мазнул тот самый мерзкий взгляд — словно несомая ветром паутинка скользнула вдоль щеки.
Сашка поморщился и потопал через пустырь по тропинке, ведущей к расположенной в ложбине старого песчаного карьера станции.
Где-то за всхолмьем надсадно взревели турбины — московский самолет только начинал разбег. Вот сменщик-то рад будет…
Напарника в смотрительском домике не оказалось, но вскоре он появился и, увидев раньше времени появившегося Воронкова, действительно обрадовался.
Олег, как и Сашка, тоже оказался здесь после оборонного ящика, гонимый безденежьем, и, само собой, каждая лишняя минута, украденная у неприятной работы, была для него
— Ну, Сань, значит, смотри, — быстро заговорил Олег, — я до прудов только что сгулял, там все чикель-никель. Оператора в ночь сегодня не будет, так что обход каждые три часа пускай директор себе в задницу запихнет. Можешь пилить-строгать свой металлолом хоть до потери пульса.
Считалось, что Сашка в мастерской восстанавливает какие-то автозапчасти. Для поддержания легенды он время от времени действительно вытачивал по просьбам коллег какой-нибудь штуцер для радиатора или вырезал хитрую прокладку.
— В журнале я уже все записал, тебе только закорючку поставить, — продолжал тараторить Олег. — Ну, так пошел я?
— Ну, так пошел ты! — не стал спорить Воронков. Сменщик отправился переодеваться, и через пару-тройку минут его силуэт уже мелькнул у ворот.
«Ну вот… — подумал Сашка, глянув ему вслед, — до утра здесь будем только мы с Джоем — самое время „злобным врагам“ чего-нибудь устроить. В случае чего хрен кто поможет!» Он вспомнил искореженный автобус, врачей, суетящихся вокруг носилок, и добавил уже вслух:
— А может, оно и к лучшему. Мои проблемы — мне и решать. Заодно и антураж подходящий — как раз для финальной схватки…
Воронков подошел к двери и обвел взглядом территорию станции так же, как оглядывал свои будущие владения, попав сюда в первый раз. И так же, как и в первый раз, поразился, насколько неприятным, уродливым можно сделать кусок земли, даже если не стараться специально.
Освобожденный от намордника Джой потерся мордой о ножку стола, демонстрируя все свое собачье отвращение к надеванию на рыло кожаной сбруи. Тоже огляделся, но его, в отличие от хозяина, эстетика местности не интересовала, тем более не возмущала.
Пес радостно залаял и тут же умчался — у него было давнее знакомство с местными собаками, и из-за этого Воронкову приходилось постоянно тратиться на средства от блох.
Сашка коротко вздохнул — вздыхать полной грудью на станции он давно отучился и пошел обратно в комнатушку. Включил лампу-прищепку, заправил в «Башкирию» новый лист бумаги, и принялся неторопливо печатать.
«Когда кто-то пишет книгу или ставит фильм, этот кто-то, с одной стороны, хочет, чтобы все было правдоподобно и близко к реалиям жизни, а с другой — чтобы читательский или зрительский интерес поддерживался не только действием, но и обстановкой. Наверное, поэтому, когда не хватает таланта или денег, а чаще и того и другого, режиссеры переносят действия своих фильмов куда-нибудь на свалку, на развалины или на заброшенный завод.
И что интересно — попадая в подобное место в реальной жизни, человек начинает чувствовать себя словно бы персонажем из подобных фильмов. Не самое приятное ощущение. Но ведь есть на свете и заброшенные заводы, и свалки, и руины человеческих поселений, которые бывают мрачнее самых изощренных фантазий.
Например, если б я был режиссером, пусть даже с миллионами долларов в кармане, я бы, в лучшем случае, выстроил нечто подобное тому, что за бесплатно вижу вокруг „сутки через двое“, а то и чаще.
Геометрически правильные ряды прудов-отстойников с вонючей водой, под тонким слоем которой не менее вонючий ил накапливает в себе все элементы таблицы Менделеева в самых невероятных сочетаниях. Кривоватые мостики над ними, на которые, кажется, кошка ступит — и они развалятся. Покосившиеся решетчатые мачты с прожекторами, из которых горит дай бог один на десяток. Наспех сваренные из бросового металла сарайчики для инвентаря, крытые вперемешку то рубероидом, то линолеумом
Воронков увлекся, пальцы все быстрее летали над клавишами, словно он описывал окружающее кому-то, с рождения окруженному исключительно красивыми вещами, видящему в окне холеной машины только чистенькие пейзажи, встречающемуся с неизменно добрыми и вежливыми людьми. Интересно, сможет ли этот кто-то поверить в реальность описываемого?
«А над всем этим — мрачное, сочащееся моросью небо, без единого просвета, за которым, может быть, где-то и есть солнце, но вот только где оно… Зато ночью в полгоризонта встанет кровавое дрожащее зарево, которое даже сейчас угадывается сквозь висящую в воздухе морось — не дождь, не туман.
Почти десяток факелов химического комбината, вознесенные на стометровую высоту, ревут днем и ночью, сжигая те отходы, которые город не решился перерабатывать даже в своем кишечнике…»
Сашка усмехнулся, перевел каретку и закончил сообразно со своими мыслями:
«Может быть, сейчас где-то в обсаженной пальмами Калифорнии или вылизанной Швейцарии сидит какой-нибудь сценарист-оформитель, под его руками рождаются картины моей несчастной „Южной“, и он гордо воображает, что все это придумал».
Ему нравилось печатать на машинке в единственном экземпляре, без всяких копирок. Было в этом что-то от занятий каллиграфией, столь популярных среди самураев, или с монастырским переписыванием житий святых, каковое занятие развивает кротость духа, терпение и смирение. Сашке было далеко до кротости и смирения, но почему же не воспитать в себе столь добродетельные качества.
Было в пишущей машинке, архаичной уже будто каменное, ручное рубило или гусиное перо во времена Марка Твена, какое-то тайное знание. В ней самой — бесхитростной и ручной.
В ней отсутствовал промежуточный накопитель информации, буфер обмена, текстовый редактор. Мозг пишущего давал команду пальцу, тот лупил по клавише, приводившей в движение рычажок, а тот разворачивал на коромысле молоточек, и пробивалась чернильная лента, нанося на бумагу литеру или знак препинания.
Никто не только не помогал, но и не мешал. Не нарушал интимности акта…
Да и печать посредством несмывающихся чернил на простой бумаге была куда лучшим носителем информации, чем асфальт лазерного принтера, который приклеивает страницу к странице, или тонер картриджей струйных принтеров, который смывается напрочь от чиха или непрошеной слезы, упавшей на рукопись.
Про дискеты и CD вообще речи нет. И даже не потому, что одни размагничиваются, а другие подвергаются такому количеству случайных необратимых повреждений, что на них дышать боязно. Их ведь без специального устройства не прочтешь. А это само устройство подвержено влиянию гремлинов, да и не может существовать без всей инфраструктуры человеческой цивилизации…
Нет, что ни говори, а лучше книги, написанной твердой рукой на добротной бумаге, ничего не придумано пока.
Воронков расписался и сделал несколько заметок относительно того, какими однообразными изобразительными средствами пользуются американцы в изображении русских. Ведь не ищут новых путей. Все в одном и том же колорите…
Не иначе фильм этот гадский навеял… Так хоть какой-то прок от просмотра вышел. Возмущение выразилось в кристаллизовавшиеся чеканные формулировки.