Возвращение с края ночи
Шрифт:
Хрен с ними, с фантастическими гипотезами, но задавить сегодня его пытались на самом деле! И рокер этот, козел на черном скакуне, блин, тоже гнался именно за ним!
«Что от меня надо? Кому? — вопрошал он. — Долгов за мной не висит, за того „мерина“ я рассчитался полностью. Гопота в глухом дворе, скорее всего, ловила абы какого лоха, а я случайно попался. Все хорошо, все спокойно…»
На чердаке взвыл мотор лифта, медленно и деловито наматывая трос, и с каждым оборотом Сашке становилось все больше и больше нехорошо и неспокойно.
И он не выдержал — присел на корточки, сунул руку под
Как и вчера, ощущение уверенной силы заряженного оружия в руках привело чувства Воронкова в относительный порядок. Немного расслабившись, он осторожно присел на диван и заставил себя уставиться на экран.
Шло какое-то ток-шоу: ведущий задавал гостю идиотские вопросы, со счастливой улыбкой выслушивал не менее идиотские ответы, а зрители, видимо, взятые напрокат из сумасшедшего дома, восторженно орали и аплодировали безо всякой связи с происходящим.
Сашке не было никакого дела до этого шоу, но он честно сидел и смотрел, пытаясь понять смысл передачи. Однако он оказался либо слишком тонок и пониманию средних умов не доступен, либо этого смысла вовсе не было, и Воронков, уставший от бесплодных попыток догадаться, в чем там дело, даже обрадовался, когда на экране появилась заставка рекламного блока.
Блендамет, от которого яйца крепче, милки-вей, который всегда поверху плавает, пиво с характером…
А вот ролика с таким началом Сашка еще ни разу не видел! Экран потемнел, и из черной глубины навстречу зрителю неторопливо всплывал глаз.
Просто большой глаз, очень похожий на человеческий, но в то же время явно чужой… Вот он занял весь экран, и теперь, наверное, бодрый голос объявит о каких-нибудь каплях?
Но никаких звуков из динамиков телевизора не раздалось. Шар глаза чуть-чуть покачивался на экране вправо-влево, и Воронков поймал себя на том, что сам начинает покачиваться в том же ритме.
Ну, это уже слишком! Он попытался вскочить, но ноги словно превратились в безвольные протезы. Не понимая, что происходит, Сашка попробовал двинуть рукой — точно такое же ощущение. Словно нервные импульсы от мозга к телу терялись где-то по дороге, да и сам мозг тоже…
Вместо злости или хотя бы испуга Воронковым все сильнее и сильнее овладевали сонливость и апатия, причем было это вовсе не страшно, а даже приятно. Покойно и хорошо было смотреть на этот глаз и покачиваться вместе с ним, вправо-влево, вправо-влево, все замечательно, все прекрасно…
Трескучий звук удара распахнувшейся под порывом ветра форточки и звон посыпавшегося стекла вывели Сашку из транса. Вместе с ветром в комнату ворвался резкий, острый очень свежий запах, который не хуже нашатыря довершил дело — к мыслям вернулась прежняя ясность.
Глаз на экране остановил свои движения и недобро прищурился, так что Воронков сразу же вспомнил: точно такое же выражение было у тряпичной
Не думая, что он делает и что за этим последует, Сашка через силу поднял оружие и нажал на спуск.
Руку с пистолетом подбросило чуть ли не выше головы — расслабленные мышцы не сумели сдержать силу отдачи.
Но свое дело выстрел сделал: сквозь звон в ушах Сашка расслышал новый звон осыпающегося стекла, теперь уже из разбитого кинескопа, а еще от изуродованного телевизора до него донесся звук, напоминающий короткий, утробный и глухой стон.
Воронков еще раз попытался подняться на ноги, и теперь ему это сделать удалось, правда, со второй попытки.
Из разбитого телевизора, оттуда, где был экран, На лакированную поверхность тумбочки стекала тягучая жидкость, которая могла бы сойти за мед, если бы мед мог быть пронизан тонкими струйками фиолетового и ярко-зеленого цвета.
«Гадость… — Сашку передернуло, и он брезгливо отошел назад, добавив с кривой улыбкой. — По крайней мере, видно, что я с ума не сошел… А то сидел бы и гадал — что ж такое приснилось, что в ящик палить начал?»
Доказательство нормальности Воронкова продолжало медленно собираться лужей на полу, аккурат рядом с пятном, оставленным протечкой.
«Как бы Джой не вляпался…» — обеспокоился он и обернулся к подстилке.
Джой лежал с открытыми глазами, ничего не видя и ничего не слыша, покачивая головой в знакомом ритме. Сашка охнул, кинулся к собаке и принялся тормошить ее, дергать за уши, но пес оставался словно под действием наркотика. Тогда он в панике схватил Джоя за роскошную гриву на шее, волоком перетащил в ванную и, перевалив собаку через край прямо на замоченные с утра джинсы, включил холодную воду.
Первые несколько секунд колли не реагировал, но потом завизжал так, словно из него живьем делали шапку, и рванулся прочь.
Сашка не стал его удерживать под краном, но и из ванной выпускать не стал.
— Сидеть, дурень! А ну кому сказал! — строго прикрикнул он, и Джой, обиженно поскуливая, послушно уселся на ванный коврик, а Воронков отправился наводить порядок.
За это короткое время запах пороха в комнате уже почти рассеялся, да и тот, другой, резкий, но приятный, почти перестал ощущаться. Жижа — останки глаза (?) — собралась на полу аккуратным овалом, а на пластмассе продырявленного телевизора и на полировке тумбочки от нее остались матовые следы, словно по ним провели мелкой шкуркой.
«Вот ведь дрянь, — подумал Воронков, — так ведь может и пол разъесть…» — Почему-то опасения за сохранность паркета оказались для него сейчас на первом плане, а мысли о том, чем было все происшедшее и почему оно было именно здесь, как-то не особенно и волновали. То есть волновали, конечно, но в мозгу как будто сработал предохранитель, защищающий его от окончательного срыва и перенаправляющий внимание на что-либо привычное и объяснимое. Собирая жижу тряпкой на швабре — руками дотрагиваться не хотелось, — Сашка не столько поражался ее невероятному происхождению, сколько раздумывал над тем, цел ли пол и можно ли будет потом ведро использовать, а вдруг ведь и его проест. Кислота там, наверное, какая-то, химия…