Возвращение тамплиеров
Шрифт:
— Что?
— Опасаться нужно этнических конфликтов и религиозных войн. Опять… — Затем Гельмут вдруг резко спросил: — Кто такой этот профессор Борги?
— Я уже сказал тебе, очень странный человек. Похоже, он обладает паранормальными способностями.
— Я не так выразился. Я хотел спросить о другом. Ты полагаешь, его действительно интересуют исторические расследования или же за этим скрывается поиск чего-то иного, что он не хочет открыть тебе и твоему другу?
Вопрос
— Чего-то иного? Но чего?
Вместо ответа Гельмут поднялся:
— Покажи рисунок, который так поразил тебя.
Они прошли в гостиную, где находилась графика. Казалось, рисунок не произвел на Гельмута никакого впечатления, возможно, потому, что в теперешнем виде он ничем не отличался от прочих архитектурных эскизов Пиранези.
— Кроме антиквара Музиани, кто еще видел этот рисунок?
— Яирам.
— А еще? Борги, падре Белизарио?
— Нет, им я только рассказывал о нем.
Тем временем Гельмут рассматривал даты, обозначенные на обороте рисунка, но видно было, что и они нисколько не волнуют его. А с другой стороны, как он отнесся к рассказу Джакомо о цепи необычайных событий? Он сохранил невозмутимость, не удивился, не задал никаких вопросов.
— Гельмут, по-твоему, есть какая-нибудь связь между исчезновением храма на рисунке и появлением названия на карте?
— Ты полагаешь, это имеет отношение к убийству Анны?
— Возможно. Но почему ты всегда отвечаешь вопросами?
Гельмут улыбнулся. Его лицо, невероятно гладкое, покрылось сетью тончайших морщинок.
— Необъяснимые вещи — это как выдержанное веками коллекционное вино. Их следует смаковать, не торопясь. — Они вышли из гостиной. — Когда навестишь меня в Штутгарте, постараюсь раздобыть тебе бутылку такого вина.
— Не знаю, приеду ли я в Германию. Хотелось бы, но…
— Да конечно приедешь. В Арденнском сражении принимали участие и немцы, не так ли? Ты ведь не можешь заниматься серьезным историческим расследованием, исключив одну из сторон.
— Не знаю, стану ли вообще заниматься этим. Не уверен. Мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с Борги и дал мне серьезный совет. Я очень на него рассчитываю.
Гельмут возразил чересчур бурно:
— Не хочу встречаться с ним.
— Почему?
— Думаю, и ему это не доставило бы удовольствия, — сказал Гельмут, сделавшись вдруг совершенно спокойным.
— А чем ты сейчас занят? Преподаешь?
Гельмут покачал головой:
— Руковожу исследовательским центром «Фонда фон Зайте». Туда и приглашаю тебя. Вот увидишь, тебе это пойдет на пользу. Получишь
Они вошли в комнату Джакомо.
Гельмут осмотрелся и жестом выразил одобрение.
— Все как два года назад. Стараешься выглядеть взрослым, Джакомо… Понятно, что для тебя это важно. Но мне почему-то кажется, что ты так и остался прежним мальчишкой.
Он подошел к византийской Мадонне и перекрестился. Джакомо сделал то же.
— Говоришь, будто приближаешься к вере? — спросил Гельмут.
— Это трудная дорога, но, наверное, единственная, по которой стоит идти.
— Веру нельзя завоевать раз и навсегда. Надо сражаться за нее ежедневно. И к тому же ее так легко снова утратить… Особенно когда уверен, что крепко удерживаешь свое приобретение. — Гельмут остановился возле канделябра с девятью ветвями, любуясь им. — А этого прежде не было.
— Девять рыцарей, — улыбнулся Джакомо.
Но Гельмут не улыбался. Этот предмет, казалось, произвел на него сильнейшее впечатление. И больше всего лица рыцарей — они, словно магнит, притягивали его внимание. Глаза Гельмута сделались прозрачней озерной воды.
— Откуда у тебя это?
— Отец принес, — просто ответил Джакомо. — Видимо, не знал, куда деть.
Гельмут задумчиво молчал. Наконец тихо произнес:
— А знаешь, кто эти девять рыцарей?
— Думаю, крестоносцы.
Гельмут утвердительно кивнул:
— Монахи-воители. Посмотри на них внимательно: не кажется ли и тебе тоже, что они вот-вот оживут? — Он взглянул на часы. — А в этом музее найдется еще одна кровать? Пусть даже антикварная, неважно, главное, чтобы кровать.
Джакомо повел Гельмута на верхний этаж, где находились комнаты для гостей.
Пока они шли, молодой человек вспомнил осень 1986 года. Гельмут тогда приехал в Болонью читать лекции по немецкому языку в Институте Томаса Манна. Это был умный и деятельный преподаватель, поразительно искусно завладевавший вниманием аудитории, которая состояла в основном из молодых людей восемнадцати — двадцати лет.
Как и многие другие, Джакомо записался на этот курс: его привлекла моментально приобретенная известность доктора Вайзе. Вскоре из любимого ученика он превратился в друга Гельмута. И по правде говоря, именно этого и хотелось блестящему, амбициозному, привыкшему к первенству во всем студенту, тем более когда он понял, что преподаватель наделен какими-то необычными способностями. Разница в возрасте ощущалась, но, похоже, только укрепляла их дружбу. К сожалению, эти отношения, столь плодотворные и многообещающие для Джакомо, длились всего несколько месяцев.