Возвращение Тарзана в джунгли
Шрифт:
Некоторое время стояла настороженная тишина, но Тарзан знал, что рано или поздно беглецы возвратятся в деревню, — и тогда его проделка будет, наверно, открыта. Поэтому он с ветви на ветвь, кружным путем, отправился к месту стоянки.
В это время один из арабов, крадучись, пробрался к деревню… Он увидал, что страшное существо, выскочившее из лесной листвы, лежит неподвижно среди улицы. Приблизившись, он узнал в нем своего часового.
На зов араба прибежали остальные и после нескольких секунд короткого, возбужденного совещания, как и предполагал Тарзан, — открыли ожесточенный огонь по деревьям, с которых
Когда утром Тарзан, во главе отряда черных воинов, подкрался к деревне, он увидал, что все были заняты сборами в путь. Мануема укладывали в связки слоновую кость. Тарзан только усмехнулся, ибо знал, что этот груз им не придется далеко нести на своих плечах.
Вдруг он увидел нечто, что серьезно обеспокоило его. Несколько человек хлопотали над факелами, стараясь раздуть их пламя. Было ясно, что они, уходя, собирались поджечь деревню.
Мигом Тарзан взобрался на дерево у частокола и, приставив ладони рук ко рту, громко прокричал по-арабски:
— Не поджигайте деревни — или мы перебьем вас всех! Не поджигайте деревни — или мы перебьем вас всех!
Он повторил это раз двенадцать. Мануема остановились. Кое-кто из них в страхе опустил факел к земле; огонь погас. Араб, наблюдавший за чернокожими, бросился к ним, угрожая палкой. Видно было, что он принуждает их снова раздуть огонь и поджечь соломенные крыши хижин. Тарзан поднял ружье, прицелился и выстрелил. Араб рухнул как подкошенный, а Мануема, в ужасе побросав свои факелы, разбежались. Арабы открыли по ним стрельбу.
Но как ни были ожесточены попавшие в ловушку охотники на людей, — они благоразумно решили оставить мысль о поджоге деревни, надеясь вскоре вернуться сюда, но уже с такими силами, которые были бы способны стереть с лица земли дерзкое племя Вазири и уничтожить все живое на много миль вокруг.
Напрасно старались они найти того, кто своим криком расстроил их план поджога и обратил в бегство малодушных Мануема. Даже самый зоркий глаз не смог бы заметить Тарзана в густой листве его лесного убежища. Не успело замереть эхо выстрелов, как с ветви на ветку перебежал он уже на другое место, и, решив лишний раз потешиться над своими врагами, крикнул, снова приложив ладони ко рту:
— Бросьте слоновую кость! Бросьте слоновую кость! Она не нужна обреченным на смерть!
Мануема, нагруженные драгоценной ношей, поспешили опустить ее на землю. Это взорвало жадных арабов. Под угрозой расстрела они принудили своих рабов снова взвалить на плечи груз. Они смогли отказаться от поджога деревни, но потерять слоновую кость — это было для них хуже смерти. Грабители направились к северу, в свои края, к
В пути меткие стрелы время от времени продолжали поражать то одного, то другого чернокожего или араба, Вазири с двух сторон поочередно бросали копья или спускали стрелу, неизменно находившую свою жертву. Они стреляли только тогда, когда были уверены в точности прицела и в невозможности быть открытыми. И каждый раз смерть настигала кого-нибудь.
В рядах отступавших снова началась паника. С большим трудом арабы удерживали своих черных рабов в повиновении. Так прошел день — день, страшный для охотников, покинувших деревню, день утомительной, но благодарной работы для воинов Вазири. На ночь арабы построили временное укрепление на берегу реки и расположились на отдых. Время от времени раздавались одиночные ружейные выстрелы, и каждая выпущенная пуля находила себе жертву среди тех двенадцати часовых, которые стояли на страже у разведенных костров.
Положение становилось безвыходным. Мануема поняли, что рано или поздно все они будут перебиты невидимым врагом. И все же на рассвете арабам удалось заставить их снова двинуться в путь с тяжелой драгоценной ношей.
Три дня продолжался ужасный переход. Каждый час приносил с собою новую смерть от стрелы или копья, посылаемых неведомой рукой. Ночи превратились в сплошную пытку. Быть часовым — значило осудить себя на неизбежную смерть.
На четвертый день арабам уже самим пришлось застрелить двух рабов, чтобы заставить остальных продолжать путь. Вдруг из лесной чащи раздался голос:
— Сегодня вы все умрете, о Мануема, если не бросите слоновую кость. Обратитесь против ваших жестоких хозяев и убейте их. У вас есть ружья, почему же вы ими не пользуетесь? Убейте арабов — и мы не тронем вас. Мы приведем вас обратно в нашу деревню, накормим и напоим вас. Бросьте слоновую кость и восстаньте против ваших хозяев! Мы поможем вам. Иначе вы погибли!
Когда голос затих, Мануема застыли как каменные изваяния. Арабы смотрели на них. Те переглядывались между собой, не решаясь начать нападение.
Арабы сомкнулись, готовые отразить первый удар. Их предводитель приказал Мануема продолжать путь. С угрожающим видом он поднял ружье, прицелившись в угрюмо стоявших негров, но вдруг из их рядов раздался выстрел. Это послужило сигналом к восстанию. Закипел ожесточенный бой. Арабы отчаянно отстреливались, но град пуль, сыпавшихся со всех сторон, и копья, летевшие на них из чащи леса, вскоре решили исход сражения. Через десять минут после начала схватки ни одного араба не осталось в живых. Когда стрельба прекратилась, Тарзан воскликнул:
— Берите слоновую кость и возвращайтесь в нашу деревню. Мы не причиним вам никакого вреда!
Некоторое время негры, видимо, колебались, затем один из них выступил, наконец, вперед и крикнул:
— Откуда мь! знаем, что, вернувшись в вашу деревню, мы не будем перебиты все до одного?
— Мы обещаем не трогать вас, если вы вернете нашу слоновую кость. Если же вы этого не сделаете, никто из вас не уйдет из этих лесов.
— Кто ты, говорящий на языке наших господ? — снова спросил тот же Мануема. — Дай нам увидеть тебя, и тогда мы ответим.