Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Васильева Ариадна Андреевна

Два с лишним года назад, за несколько месяцев до замужества, я записалась в клуб «Белых медведей». Это коммерческое предприятие основали на паях русские и французские пловцы. Контора клуба располагалась в маленькой комнате большого дома на улице де ла Помп, а тренировки проходили в снимаемом в аренду закрытом бассейне.

Молодежи собиралось много — целый интернационал. В «Белые медведи» записывались не только русские и французы, но и англичане, греки, армяне, грузины, евреи и даже был один, совсем молоденький мальчик,

перс. Я начала неплохо, усердно тренировалась, потом все это пришлось бросить.

На Монпарнасе выросло новое поколение, делать там было нечего, я вернулась к «Белым медведям». Меня вспомнили, обласкали, записали в группу сильнейшего тренера Коли Земскова. Кроме меня у него тренировались еще три девушки. Испанка Пакита, француженка Мари-Роз, англичанка Мадж.

Молчаливая и настырная Мадж приходила в бассейн, переодевалась, бросалась в воду и начинала мерить стометровку из края в край, набирала положенные километры короткими выбросами рук. Если случалось Коле появиться чуть позже, он первым делом озирал бассейн, отыскивал бурунчик, образуемый стальными ногами Мадж, удовлетворительно говорил:

— Так-так, наш мотор уже работает.

Мари-Роз, прежде чем погрузиться в воду, любила посидеть на краю бассейна и поболтать со мной. Коля подплывал, хватал нас обеих за ноги и стаскивал вниз. Мари-Роз с визгом и брызгами вплавь удирала от него.

У Пакиты в роду была русская бабушка, чем Пакита страшно гордилась. Небольшого роста, крепенькая, светловолосая испанка любила прихвастнуть знанием русского языка. Она увлекалась прыжками в воду. Взмывала с трамплина ласточкой, зависала на миг в воздухе, переводила руки и клинком, почти без всплеска, врезалась в воду. Она взялась учить меня прыгать ласточкой.

Вынырнув после неудачного прыжка, я неизменно встречала горячий испанский взгляд и указующий на мои колени палец:

— Колеси согбенны! Колеси согбенны!

«Белые медведи» ни во что не верили, ни в какие церкви не ходили, лекций о судьбах русской интеллигенции им никто не читал. В этом кругу царил культ здоровья и мускулистого тела. Мечтой Коли Земскова стало натренировать меня и подготовить к заплыву через Ла-Манш. Тогда это было очень модно.

— Тоща, тоща, — с чисто профессиональной досадой разглядывал Коля мои руки. — Нарастить немного мускулатуры — цены тебе не будет.

Я не собиралась плыть через Ла-Манш, но под окриками Коли и Пакиты работала на износ.

В бассейне было многолюдно, над водой звонко разносились наши голоса, тело освобождалось от горечи и тоски.

Я не ныла, не жаловалась на судьбу, но и Татьяна, и Оленька заметили, что я кисну, замыкаюсь. Единственную радость доставляло мне — усадить в свободную минуту на колени Фросеньку и рассказывать придуманные на ходу сказки. Франсин широко раскрывала глаза, взвизгивала:

— Про тетю Вилку?

— Да. Пришла однажды тетя Вилка к тете Ложке в гости. А там у нее господин Нож сидит, острый, прямой, и строго на Вилку поглядывает…

Раз, улучив момент, Татьяна стала выговаривать:

— Вы совсем нос на квинту повесили, Наташа.

Это никуда не годится. Вы теперь свободная женщина, так и берите от жизни все, пока молоды. Заведите себе, в конце концов, друга и перестаньте кваситься. Вот, хотя бы Жюльен, чем плох? Ступайте, позируйте ему, как он просит, а там и разберетесь.

Жюльен был скульптор, говорили, талантливый, но не в моем вкусе. Да и не хотела я никаких «друзей».

Чтобы отвязаться от Татьяны, я попросила Петю иногда звонить мне на работу. Телефон брала Татьяна, слышала мужской голос, решила, что у меня кто-то появился, и отстала со своим Жюльеном.

Оленька тоже старалась меня утешить. Но она придумала более интересное развлечение. Узнав про затеваемый «Белыми медведями» весенний бал, она затребовала приглашение и для себя. И сколько я ни уверяла ее в своем нежелании скакать на балах, никакие отговорки не помогли. Оленька потащила заказывать платье из черной тафты. Себе она решила сшить голубое.

Бальные платья удались на славу. Все вытачки были на месте, нигде не морщило, не тянуло. Смущала обнаженная спина, но мама обругала меня монашкой и велела не портить себе и ей настроения.

Только на балу я оценила все достоинства платья с шуршащей юбкой, тугим поясом и гладким лифом. Оно сделало меня легкой, неотразимой, желанной. Мы с Оленькой имели потрясающий успех. В голубом, с пышно взбитой прической, она не пропускала ни одного танца.

Мне тоже было приятно внимание ребят. Но не пьянило, не кружило голову. Одинаково симпатичны были все наши парни, как на подбор, крепкие, тренированные. Я не жеманилась, не строила из себя недотрогу, веселилась от души, но видно, что-то сломалось во мне, и если случалось пропустить танец, меня это не огорчало. Сидела и с удовольствием смотрела, как танцуют остальные. За Оленькой ухаживал приятный молодой человек. В какой-то момент я шепнула ей:

— Если он захочет тебя проводить — меня не ищи.

Она согласно и счастливо кивнула и улетела в вальсе.

Отшумел, откатил в прошлое веселый бал. Оленька, в который раз, легла в больницу. Навалилась скука. Я возвращалась с работы, ужинала и устраивалась на кровати с книжкой. Или набирала полную ванну воды и мокла, покуда мама не начинала стучать в дверь:

— Наташа, ты там, часом, не утопла?

Каждый пустой день переливался в порожний. Жила как на вокзале. Только не знала, придет ли за мной поезд. А если придет, то повезет куда?

Дома у нас, правда, было на редкость спокойно. После «санатория» мама была ровна, стряпала нам с Сашей вкусные ужины, много вязала. Мы с Сашей подставляли ей бока и спины и терпеливо ждали, пока она сочтет петли. К нам часто приходил Петя, слонялся из комнаты в комнату, ныл:

— Поговорите со мной!

Не отрываясь от спиц, мама поднимала брови, начинала считать вслух:

— Пять, шесть, одна воздушная, две вместе.

Я приставляла палец к строке:

— Отстань, Петя, ты мешаешь, а у меня интересное место. Возьми тоже почитай.