Возвращение в Панджруд
Шрифт:
— Велик Аллах! — перешептывались собравшиеся, и кое-кто утирал слезы, набежавшие на жадные до счастья глаза.
— Может быть, родится в вашем селе ребенок — и душа и сущность Махди вселится в него?
— В нашем селе! — перешептывались сельчане, невольно поеживаясь. — Поверить только: в нашем селе!..
— Да, он родится, и все цари земли принесут ему в дар свои богатства. Алмазы, рубины, изумруды, сапфиры — все это будет лежать перед ним, как пыльные камни на дороге. Он не протянет к ним руки. Он только рассмеется, глядя на этот мусор. Он всему знает истинную цену.
Все больше волнуясь, хаджи простирал руки из дупла, как будто желая обнять весь мир.
— Как бы я хотел дождаться этого дня, чтобы поклониться ему! Как бы я хотел принести в дар Махди лал Джамшеда!
В большом доме дихкана — массивном, с толстыми глиняными стенами — царствовала прохлада.
— Лал Джамшеда, говоришь? — повторил дихкан Нурибек, задумчиво отхлебывая из пиалы и щурясь. — Рубин, значит?
— Да, господин, — подтвердил Ишанкул, исполнявший в доме должность управителя. — Садык так и сказал: дескать, хочет старик отдать свой рубин. Прежде, мол, им Джамшед владел. А теперь, стало быть, у него. То и дело об этом толкует. И басни всякие рассказывает. Где был, что видел.
— Ишь ты.
— Народ слушает его... как муллу прямо, — добавил Ишанкул.
— Как муллу, — дихкан поморщился. — Понятное дело: мечети-то нету. Нет чтоб собраться да построить... да настоящего муллу нанять. Так они все только клянчат: мечеть бы нам. Понимаешь? Мечеть бы им, бездельникам!
Нурибек с досадой сплюнул.
— Кормят его, — сообщил Ишанкул. — Кто супу нальет, кто какого-нибудь печева сунет. Хлеба кусок... или там поминки у кого.
— Во! — со злобным удовлетворением отозвался дихкан. — Как оброк нести — у них нет ничего. А как бездомного болтуна кормить — так с нашим удовольствием.
— Соломы ему принесли. Насовал в дупло, лежит как на перине. И чапан второй откуда-то появился, — Ишанкул покачал головой, недоумевая. — Рваный, правда.
— Придурки, — презрительно процедил Нурибек. — Чапаны дарят со своего плеча. А он вон чего, оказывается. Рубины у него. Нет, ну ты скажи, откуда у него рубины?
Управитель пожал плечами.
— Шайтан его знает, — сказал Ишанкул с сомнением в голосе. — Может, господин, и нет у него никаких рубинов, а? Может, старик болтнул что по глупости — вроде как пошутил, — а мы тут себе голову ломаем.
— Ну конечно! — от слов управителя Нурибека бросило в жар: так не хотелось отказываться от мысли, что старик таскает с собой бесценный рубин. — Что ты несешь?! Опомнись! — хриплым от гнева голосом сказал он.
— Не зря же старикашка его лалом Джамшеда называет. Разве станет человек такими вещами попусту бахвалиться?! А если кто-нибудь показать попросит — тогда что?!
— И то правда, — подумав, согласился управитель.
— То-то же... Я тебе больше скажу: эти нищеброды — самые богатые на свете люди, — убежденно заявил дихкан, шевеля усами от обуревающей его страсти. — Самые богатые, точно тебе говорю. Просто они все свое имущество где-то прячут, чтобы ни с кем не делиться. Деньги, камни... золото! Зарывают, должно быть, в неприметных местах. Или в пещерах каких...
— Дирхемов? — уточнил Ишанкул.
— Как же, дирхемов! Динаров, конечно.
Нурибек замолчал, сердито супясь.
— Ну хорошо... Позови-ка этого Садыка, — приказал он, но тут же остановил слугу взмахом ладони: — Хотя нет, вонища от них от всех... не продохнешь. И так все ясно. Ну его. Дай что-нибудь, и пусть проваливает.
— Что дать, господин?
— Что дать, что дать... — Нурибек озабоченно побарабанил пальцами по колену. — Меру пшеницы... постой, лучше вот что: полмеры отсыпь.
— Понял, — Ишанкул направился к дверям.
— Погоди-ка, — опять остановил его дихкан. — Что я несу — полмеры. Куда ему пол меры? Четверть дай. Четверть — в самый раз.
— Хорошо, господин, — кивнул Ишанкул, снова склоняясь в поклоне, но теперь уж больше для того, чтобы спрятать невольную усмешку.
Когда управитель сделал шаг к двери, Нурибек взволнованно вскочил с подушек.
— Стой! Стой! Давай-ка рассудим!
Ишанкул покорно остановился, ожидая уточнения приказа.
— Ведь я — его хозяин, а он — мой раб. Верно?
— Верно.
— Если верно, почему я должен давать ему зерно?
Ишанкул подумал.
— Можете не давать, — в конце концов сказал он, безразлично пожав плечами. — И впрямь, зачем ему зерно? Только ведь тогда он это...
Управитель почесал левую залысину.
— Что?
— Не придет он в следующий раз...
— Не придет в следующий раз, — повторил Нурибек, осмысляя сказанное. — А ведь и правда... Вот сволочь! Я ему и то, и се, и пятое, и десятое, и зерна вот дать хочу — а он, значит, плевал на меня вместо благодарности: не придет, чтобы дихкану своему какую-никакую новость сообщить. Ну не сволочь? Да ему за такое не зерна, а плетей надо дать!
— Ну, плетей-то, может, и того... — несмело заговорил управитель. — Все-таки пришел, донес... а? Так сказать, со всем почтением.
— С почтением! Нужно мне его почтение. Сволочи. Рвут на части. Тому дай, этому дай!..
Нурибек сел и хмуро уставился в окно.
— Так что, господин? — спросил управитель через минуту. — Как вы решили?
— Ладно, отсыпь четверть, — махнул рукой дихкан. — Пусть подавится. Да Масуда мне позови. Где он там?
Ишанкул вышел от хозяина, пятясь, но, как только закрылась дверь, выпрямился, выпятил живот и напустил на свою рябую физиономию выражение презрительной важности.
— Пойдем, — важно сказал он дожидавшемуся у крыльца Садыку. — Дихкан оказывает тебе милость.
Гремя связкой железных ключей, он повозился у дверей амбара, отпер и, махнув Садыку рукой — дескать, стой здесь, — нырнул в полумрак.
Через минуту он вышел, легко неся в руке меру — большую долбленую тыкву.
— Хозяин оказал тебе милость, — повторил Ишанкул. — Он велел дать тебе зерна. На мой взгляд, сведения, принесенные тобой, того не стоят. Но хозяин часто совершает благодеяния в ущерб себе. Так и сказал: Ишанкул, дай ему восьмушку. Я не могу ослушаться. Держи.