Возвращение в Панджруд
Шрифт:
Царевич сидел на подушках, покрытых красным ковром. Черный бархатный чапан, украшенный драгоценными камнями, подчеркивал белизну и свежесть его лица. Муслиновая чалма была увенчана султаном из перьев, а серебряная петлица пересекала ее по диагонали. Справа от Нуха замерли два мальчика с какой-то драгоценной утварью в руках. Высокопоставленные царедворцы чинно стояли по обеим сторонам от возвышения.
Сделав три шага, Гурган низко поклонился.
— Мумин! — капризно воскликнул Нух. — Наконец-то! Тебя обыскались. Где ты ходишь?! Меня тут уже совершенно заморочили. Иди
Опустившись на колени, Гурган сел рядом. Мальчик с поклоном протянул чашу, он отхлебнул и почмокал.
Тогда царевич Нух привлек друга к себе и что-то горячо и весело зашептал на ухо.
Тот рассмеялся, отстраняясь.
— Согласен! Когда?
— Как когда? Да прямо сейчас! — обрадовался царевич, делая попытку подняться с подушек. — Все, совет окончен.
— Подожди, — ласково попросил Гурган. — Я привел одного человека...
Нух досадливо сморщился.
— Погоди, погоди, тут дело важное. Дело касается подданных твоего отца. Это — он указал на припавшего к подстилке Нурибека, — владетель селения Бистуяк. Под его рукой жители так обнищали, что решили идти к эмиру Назру с жалобой...
— Отец в Герате, — заметил Нух.
— Ну да, так кому, как не тебе, с этим разобраться?
— С чем разобраться?
— Они идут к Бухаре, — раздельно сказал Гурган. — Нужно что-то делать.
— Идут к Бухаре? — обеспокоенно переспросил хаджиб, высокий полный человек в шитой золотом чалме. — Кто им позволил?
— Никто, — развел руками Гурган.
— Что-то делать, — царевич задумался. — А что делать? Ну, пусть он даст им денег... или чего там? Зерна пусть пообещает, хлеба. Что не будет их притеснять, — Нух повернул голову и сердито посмотрел на Нурибека. — Ты почему людей мучишь, мерзавец?! В яму захотел?! Отвечай!
Нурибек онемел и, попытавшись было приподнять голову, снова пал лицом в палас.
— Старик пришел, — забормотал он. — Пришел старик, поселился в дупле... стал мутить.
— В каком еще дупле? — поморщился царевич. — Что ты несешь? Разве он — птица?
— Нет, не птица... дерево... дупло, — лепетал Нурибек. — Честное слово, ваша милость!..
Кто-то из сановников, стоявших справа от возвышения, хохотнул и громко произнес звучный бейт: дескать, мы склонны прощать птиц, когда они гадят нам на головы, в силу малого количества их дерьма; но что делать, коли мы начнем летать сами?
Все расхохотались.
Гурган скривился, бросив быстрый взгляд в сторону поэта.
— Уважаемый Джафар, вы это сейчас придумали?
Рудаки молча поклонился.
— Замечательные стихи! Не устаете поражать нас своим талантом. Но все же дело серьезное.
— Да уж куда серьезней, — согласился Рудаки. — В дупле старик или не в дупле, но сытые люди не пойдут толпами бродить по дорогам Мавераннахра. Думаю, добрый Нурибек довел своих крестьян до полного отчаяния...
— Нурибек всего лишь стоит на страже собственного имущества.
— Но ради увеличения собственного имущества не стоит отнимать у людей последнее.
Глаза молодого хаджи заледенели. Он огладил бородку и сказал со вздохом:
— Нурибек — простой добрый
— Я знаю множество поговорок. Какую именно вы имеете в виду?
— Что съел, что выпил — то твое. А что глазами увидел — ушло к другому.
Джафар покивал, соглашаясь.
— Верно говорите, господин Гурган, верно... Не буду оспаривать доброту уважаемого Нурибека. Но, согласитесь, судьбу того, что съели и выпили, можно увидеть чуть позже, когда пойдете по нужде... не хотите ли вы сказать, что добрый Нурибек и жизнь своих крестьян перевел на это?
Гурган повернулся к царевичу.
— Что бы кто ни говорил, а Нурибек — человек добропорядочный, я его хорошо знаю, могу поручиться... о людях своих заботится, поборами не угнетает. Сдал оброк — работай на себя. Нет, тут в другом дело. Бунтуют!
— Бунтуют? — озадаченно повторил царевич.
— Бунтуют. Да еще как! Кто их звал в Бухару?! Ну, послали бы одного или двух... с жалобой. А они всем кишлаком идут. И еще неизвестно, как они идут! Может, они с мотыгами своими идут? Если мотыгой по голове, то это, дорогой мой Нух, не хуже алебарды. Они взбунтовались против твоего отца. И против тебя. Этот благородный человек делает все, чтобы им жилось привольно и сытно. Но тупые скоты хотели все большего, а работать не желали вовсе. А теперь и того пуще: вооруженной толпой двинулись в твою столицу!
— Разве вооруженной?
— Ну а разве нет, если с мотыгами?!
Нурибек кивал, не смея поднять глаз.
— Сколько их?
— Человек пятьдесят, ваша милость, — прохрипел Нурибек.
— А по какой дороге?
— К Молитвенным...
— Пятьдесят человек, — повторил Нух, растерянно глядя на Гургана.
— Думаю, надо их проучить, — заявил Гурган. — Показать сволочи, что под рукой эмира Назра все должны соблюдать порядок. Согласись, эмир постоянно об этом говорит: давайте соблюдать порядок!
— Пождите, ваша милость, — Рудаки выступил вперед. — Прошу вас, не спешите! Позвольте мне одному поехать им навстречу. Я уговорю их вернуться. Уверен, что уговорю. А потом спокойно разберемся...
— Нет, нет, нет! — взвинченно воскликнул Гурган, глаза которого сияли желтым огнем. — Это опасно! Поймите, господин Рудаки. Эмир не простит, если с вами что-нибудь случится. Со всех присутствующих головы снимет!
От молодого хаджи текла сейчас энергия и сила; казалось, воздух вокруг струится от жара.
— Да, верно, — завороженно сказал царевич. — Надо что-то предпринять.
— Разрешаешь? — Гурган схватился за рукоять меча. — На все готов! Сам сотню поведу!
— Да, но... а как же?.. мы же хотели...
— Через час вернусь, — Гурган, шагнув к дверям, попутно пнул Нурибека мыском сапога. — Через два!.. Вставай, владетель!
Набирая ход, блестя оружием, трепля по ветру бунчуки на концах пик, сотня звонко и дробно шла по Кокташской дороге.
Нурибек и Масуд скакали последними. Нурибек волновался, как бы эта тяжелая лавина злых коней и оседлавших их людей, вооруженных и закованных в бронь, не проскочила поворот.