Возвращение
Шрифт:
— А что, расскажите ему всё обо мне. У вас не должно быть секретов от монарха. Меня сожгут на костре?
— Вы можете стать королевой, — серьёзно сказал эксиленц, не спуская с неё глаз.
— Перестаньте, Шамси, — она вскинула голову и тряхнула косой, удерживая, норовящую вывернуться из дрогнувшей руки чашку. — Короли никогда не женятся по любви. К тому же…
— Знаю, Бригахбург.
— Да, Герард. — Желая сменить тему, спросила: — Почему вы не женитесь? Вы такой… брутальный. — Улыбнулась. — Должны нравиться
— Брутальный?.. Brutalitt… Жестокий?
Допила кофе:
— В моём времени это понятие несколько изменено, эстетизировано, загнано в рамки современности. Это значит суровый. Хладнокровный… Уверенный в себе. Сильный… Надёжный… Не уходите от ответа. Почему вы не женитесь?
— Жену деньги приводят.
— Вы хотите иначе?
— Глаза любви слепы.
— Так чего вы хотите?
Он встал, подавая ей руку:
— Не открыть дверь, которую не в силах будет закрыть. Идёмте, Вэлэри, я проведу вас.
Глава 37
Наташа сладко потянулась. Солнце заливало комнату теплом и покоем.
Фиона через щель в двери кому-то злобно выговаривала:
— Хватит уже ходить… Всё ходите, ходите. Дайте госпоже отдохнуть. — Закрыв створку и обернувшись к кашлянувшей пфальцграфине, заулыбалась: — Проснулись… Я же сказала, что проспите до обеда.
Девушка рассмеялась:
— Кто там ходит?
— Да кто только не ходит! — в сердцах выпалила она, передразнивая посетителей, кривляясь: — Как госпожа, как госпожа… — Отмахнулась: — Надоели.
— Не сердись, Золотая, сейчас пойдём искать Руди.
— Нет-нет, сначала поешьте. Вон, принесли. — Сняла с прикроватного столика поднос, пристраивая перед госпожой на ложе. — Горячее ещё. Где ваша красивая ложка?
— Когда вернётся Герард, попрошу сделать такую же для тебя.
Уселась в постели, перекидывая на спину растрепавшуюся косу.
Первой в покой прорвалась Кива. Обняв Наташу, зашмыгала носом:
— Ах, госпожа, как же я рада видеть вас. Даст Господь и всё станет на свои места. После вашего отъезда мне было так тоскливо. А та весть… Та весть…
— Не будем о плохом. Всё обошлось, — гладила женщину по спине, глядя через её плечо на вошедшего Франца. — Я бы хотела навестить малыша Бруно.
Пока спускались на второй этаж, Франц взахлёб делился своими успехами:
— …Там шесть голубиных гнёзд. Всего одиннадцать птенцов. Оперяются. Скоро можно забирать. Они уже привыкли ко мне и совсем не боятся.
— Голубятню построили?
— Давно, — махнул он рукой. — Мне помогал и всё рассказал о почтарях Бенедикт. Хотите посмотреть?
— Обязательно посмотрим. На вашей крыше я ещё не была, — обнимала мальчика за плечи.
Эрна — бледная, похудевшая, в тёмном бесформенном платье и чепце — встретила её
— Не отдам.
— Здравствуй, Эрна. — Наташа осматривалась. Надзирательницы в комнате не было. — Я не собираюсь его забирать. Позволь взглянуть на малыша, и я уйду.
— Правда, не заберёте?
За её спиной слышался детский лепет.
— Зачем он мне? Ребёнка должна растить и воспитывать мать.
Эрна, уткнув лицо в ладони, заплакала, отступая в сторону.
— Господи, как он похож на отца. — Наташа всматривалась в ухоженного розовощёкого упитанного карапуза, пускающего слюну и большими серыми глазёнками уставившегося на неё.
— Да, глаза, как у Бруно, — услышала рядом. — И губы, нос.
Мальчонка тянул ручки к незнакомке.
Пфальцграфиня засмеялась:
— Можно взять его на руки?
Не дожидаясь разрешения, осторожно подняла и, прижав к груди тёплое тельце, уткнулась губами в русый висок:
— Брунс… — Укачивала, вспоминая того, чья жизнь оборвалась в расцвете лет.
Вернула малыша в колыбель. Он, уцепившись за её пальцы, растянув розовые губки в беззубой улыбке, перебирал пухлыми ножками, сбивая пелёнку.
— У него на щёчках ямочки, как у Бруно, — заметила Наташа сквозь слёзы, оглядываясь на беззвучно плачущую Эрну. — Славный мальчишка, — улыбнулась, тронув её за руку. — Тебя здесь обижают?
— Нет, госпожа пфальцграфиня.
— Не бойся, скажи мне.
— Спасибо. Только всё правильно. Я расплачиваюсь за то зло, что причинила хозяину, моему Бруно, вам. Кабы тогда знала, что так выйдет… Простите меня, госпожа. — Она упала перед Наташей на колени, хватая за руки, целуя: — Скажите хозяину, чтобы не отлучал меня от сына, не отнимал его… Всё снесу, только бы видеть его, быть рядом… У меня одна радость осталась, мой Брунс, мой мальчик, ради него живу… Я хорошая мать… Скажите хозяину.
— Эрна, встань, — тянула её за руку, поднимая. — Я всё сделаю, что в моих силах.
— Кто здесь? — услышала за спиной грубый голос. — Эрна, разве не тебе было сказано, что без моего ведома…
Угрюмая мужеподобная женщина, осёкшись, исподлобья рассматривала посетительницу. Поклонилась госпоже, проходя вглубь комнаты к бельевой корзине.
Пфальцграфиня направилась к двери.
— Покормила дитя? — били слова в спину. — Иди, стирай.
Душили слёзы. Боль разрывала сердце. Герард казался жестоким. Недоумевала, как в такой обстановке можно растить ребёнка? Сплошной негатив! Пусть Эрна провинилась и поступила бесчестно. Но она всё осознала. Материнство способно изменить женщину до неузнаваемости, сделать добрее и чувствительнее. И никогда ребёнок так не нуждается в матери, как в первые годы жизни, получая от самого близкого человека любовь и заботу.