Возвращение
Шрифт:
— Как это? — удивлённо вскинул брови. — Это он что ли, погибший?
— Нет же, — не знала, как объяснить свой внезапный порыв. — Похож на того.
— Похож? — герр Уц пребывал в замешательстве. — И что с того, что похож?
— Ну…
— Погоди, — подошёл к ней вплотную. — Зачем ты поехала со мной? Тебе нужны работницы или нет?
— Да, но здесь другое…
— Лэвари, — тон мужчины стал назидательным и твёрдым, — я думал, ты хозяйственная. Думал, что знаешь счёт деньгам. Думал, что не такая как моя младшая сестра Элли.
— Я
— Погоди, — он огляделся по сторонам, — мы вроде не в церкви. Или ты видишь здесь алтарь, образа… — Всматривался в Наташу: — Ты убила кого?
— Нет! — встрепенулась та.
— Ну, на нет и суда нет, — резко развернулся и бросил властно: — Пошли.
— Я его куплю! — крикнула пфальцграфиня, слыша прерывистое дыхание Руди за своей спиной, чувствуя, что он тоже на стороне управляющего. Покосившись на него, отметила прищуренный взор и подрагивающие крылья носа. Кузнец принюхивался к накалённому страстями воздуху.
В который раз остановившийся Корбл повернулся к ней, глубоко вздохнул и спокойно ровно произнёс:
— Послушай, Лэвари, я никоим образом не могу тебе запретить что-либо. Ты это прекрасно знаешь. Но я не стану помогать тебе совершить явную глупость.
— Мне… — девушка запнулась, — мне это очень нужно, — прошептала тихо, просительно, вдруг поняв, что, конечно же, Гоблин прав. Рассказать ему, что связывало её с пропавшим Яробором она не могла. — Пожалуйста, помогите мне. И не спрашивайте, почему.
Между ними повисло долгое неуютное молчание.
А толпа галдела, раздавались крики торговцев, возгласы покупателей, смех зевак и лай обезумевших от окружающей суеты дворняг.
Герр Уц смотрел на свою собеседницу, хмурил кустистые брови, жевал губами тяжёлый воздух и думал. Неожиданно резко и нервно махнул наотмашь:
— Ладно, если не сладишь с ним, заберу себе.
Шагнув в сторону работорговца, пытаясь перекрыть шум сборища, зычно прокричал, как припечатал:
— Такой горло перережет и не посмотрит, кто перед ним, женщина или ребёнок! Варвар!
Толпа вмиг стихла.
— Не видите, он смирный, — возразил опешивший продавец.
— Видим ошейник и связанные руки. А ты развяжи, — поддержали из толчеи желающие побузить. — Да штаны спусти. Может, он для чего другого сгодится?
— А ты купи, тогда узнаешь, — гоготала толпа, беснуясь.
— Да он больной, шатает его. Купишь и до места не довезёшь, — не унимался Гоблин.
— Не больной, а успокоенный. Немного. Не сомневайтесь. Меня здесь все знают, я плохой товар не вожу.
— Нет, — протянул Корбл, — хороший-то он хороший. Только такого купишь, а потом жалеть будешь. Непокорный. Вон, ручищи какие. Доберётся до горла и всё, отлетит душа к праотцам. Такой работать не будет. Выброшенные деньги. — Увлекая за собой Наташу, подался в редеющую толпу. — Отойдём чуток. Сейчас увидим, что будет.
Верно, озабоченный работорговец, видя, что желающих купить подозрительного раба поубавилось,
— Да, такой себе кишки выпустит, а работать не станет. Вот был похожий случай…
— Верно. И женщины их такие же. Сказывали, что…
— Пошли отсюда. Лучше темнокожих рабов нет. Выносливые, тихие, покорные…
Толпа снова забурлила, негодуя, что работорговец продаёт некачественный товар.
Торгаш, плюнув, отвернулся от несостоявшихся покупателей. Он хорошо знал, что это означает. Со злостью толкнув пленника снова на колени, обрушил плеть на его спину. Бесчувственное тело мужчины не отреагировало на хлёсткий удар.
— Корбл, он долго будет такой? — Пфальцграфиня вытирала пот с лица и шеи раба, который изредка открывал глаза, вздрагивал и порывался бежать. Тогда она склонялась к нему, придерживая его руки, шептала: — Тсс, успокойся, ты в безопасности.
— Да кто ж его знает, — вздыхал Гоблин.
— Он не умрёт?
— На всё воля Всевышнего.
Посматривал в угол повозки, где дремала женщина, выторгованная в довесок к приобретённому кухарю.
Вручив Руди верёвку с русичем, купленным не дороже, чем другие рабы, довольный Уц остановил Наташу у помоста с «товаром», кивнув на мужчину средних лет:
— Лэвари, вот посмотри на этого булочника. Ну, кривой на один глаз, не беда. Продадут за бесценок. — Отвернулся от хозяина товара, потерявшего надежду продать увечного. — Я вот что думаю. Бабы есть бабы. Как бы ты ни старалась, а языки у них — дурное мясо. Вечные свары, склоки. К тому же падки на золото. Ты ведь хочешь сохранить секреты блюд?
— Думаете, мужчина… — Присмотрелась к рабу. Внешность заурядная. Невысокий, темноволосый. Как выяснилось, славянин. Некогда травмированное и нависшее на один глаз веко, прятало здоровый глаз. Вот тебе и кривой. — Кроме выпечки хлеба и сдобы с другой готовкой справитесь? — С интересом глянула в карие глаза булочника, понимает ли её? Ответил утвердительным кивком.
Девушка улыбнулась. Молчун? А ведь Корбл прав. Сколько поваров-мужчин было на службе у герцогов и королей? Не счесть. Сколько женщин было сражено их темпераментом, чувством вкуса, сноровкой, умением удивлять качеством приготовляемой пищи, затмив их кулинарное искусство?
Единственное, чего она никак не ожидала, что вслед за уводимым мужчиной, из нескольких сидящих на настиле грязных рабынь, за ним рванётся одна из них. Удерживаемая верёвкой на шее, от рывка распласталась на досках. Её протяжный хриплый стон: «Казимир…», как предсмертный вскрик раненой птицы, поразил Наташу в самое сердце. По тому, как сгорбился невольник, сдавленно вздохнув, опустив голову, пряча глаза и спеша за ними, девушка поняла — пара. Не колеблясь, потянула Гоблина за руку, останавливая и глядя на раба, спросила: