Возвращение
Шрифт:
– Ранней весной здесь все придет в движение. Вопрос в том, в какую сторону двинемся.
– Вы верите в победу, господин подполковник?
– Да, шансы большие, если у нас кое-что переменится.
– К весне у нас должно быть изобилие снарядов и многомиллионная армия, – солидно поддакнул Юрий.
– Не только материальный перевес решает дело, – не поддержал его оптимизма командир. – Рыба гниет с головы, слыхали? Значительная часть высшего командования состоит из немецко-балтийского дворянства. В душе они, конечно же, сочувствуют Германии. Так сказать, зов крови.
– Но ведь летом мы имели успех!
– Ну и каков результат? Уложили десятки тысяч солдат, а продвинулись всего на тридцать километров. От нашей двадцатитысячной дивизии осталась горстка людей. Мы потеряли две батареи. Союзничков-то выручили, а вот нас выручать некому.
– Что же делать, господин полковник?
– Думать! Надеюсь, наш разговор останется между нами. Я говорил с вами как фронтовой офицер, а не как штабной карьерист-очковтиратель. Я доверяю вам, потому что вы студент, а молодежь – будущее страны.
Юрий был озадачен. Откровения подполковника плохо сочетались с его намерением отличиться и стать героем на этой войне.
Шумский был избран в военно-промышленный комитет, созданный Думой в помощь военному ведомству для снабжения армии всем необходимым. По его инициативе был сформирован специальный поезд, доставлявший фронту подарки от жителей Москвы.
Морозным январским утром Анатолий Александрович отбывал в действующую армию вместе с градоначальником. На вокзале было много провожающих, в том числе Ольга Александровна Назарова. Шумский обещал ей писать до востребования.
Через неделю она получила письмо:
«Здравствуй, моя любовь! Пишу наскоро из-за нехватки времени. Ты не можешь себе представить, дорогая, как обрадовались солдатики нашему приезду. Сколько же им пришлось пережить! Как дети, со слезами на глазах, они принимали наши подарки. На вопрос, будут ли они воевать до победного конца, наши молодцы ответили, что будут, если и мы в свою очередь обеспечим их всем необходимым для победы. Слава богу, наш комитет начал устранять прежние недостатки. Будем надеяться, что все изменится к лучшему и мы сможем одолеть германца и без союзников. Они никогда не оценят, что мы дважды спасали Париж. Европа в отношении России всегда была неблагодарной. Прости, моя милая, что утомляю тебя рассуждениями. Пишу тебе ночью после устроенного нам банкета в штабе армии. Было много тостов и пожеланий. Все мои мысли с тобой. Нежно целую. Твой А.».
Ольга Александровна прямо с почты ответила ему и вскоре снова получила коротенькое письмецо:
«Дорогая Ольга! Не волнуйся из-за того, что я сообщу. Раздавая в окопах подарки, я простудился. По-видимому, легкий грипп. Температура небольшая. Несмотря на это, врач уговорил меня лечь в лазарет, откуда и пишу тебе. Дня на три задержусь. Ну что ж, хотя бы высплюсь. Жди меня, скоро встретимся у нашего любимого камина. Целую. Твой А.».
Больше писем от Шумского не было. Ольга Александровна не на шутку встревожилась и каждый день ходила на почту.
Ни для кого не секрет, что на фронте началась эпидемия сыпного тифа.
Тревожное предчувствие не обмануло. Через неделю, просматривая газеты в поисках какой-то рекламы, она случайно зацепилась глазом за знакомую фамилию и прочитала: «Мария Александровна Долгова с глубоким прискорбием извещает родных
Она побледнела и молча протянула газету Николаю Николаевичу.
Прочитав извещение, он растерянно пробормотал:
– Анатолий! Друг мой единственный… как же так, Оля?..
Она плакала у него на груди, как маленькая. Назаров беспомощно молчал. Даже Анатоль, штатский человек, стал жертвой войны, что же будет с их сыном…
Шумского отпевали дома, в большой зале его особняка на Пречистенке. Народу пришло много. Гроб утопал в венках из живых цветов. Заплаканная сестра Шумского принимала соболезнования. От запаха цветов, ладана и громкого пения церковного хора, а также из-за бессонных ночей у Ольги Александровны болела и кружилась голова. Она незаметно вышла из залы и прошла в кабинет Шумского. В нем все как раньше: возле камина два кресла, сидя в которых они любили смотреть на огонь. Казалось, это было вечность назад. Она присела в «свое» кресло и, глядя на догорающие поленья, вспомнила строки его последнего письма: «Скоро встретимся у нашего камина…»
Николай Николаевич и Марика вошли в кабинет.
– Ты очень бледна, Оленька, – сказал муж. – На кладбище я поеду один, а Марика проводит тебя домой.
– Да, я неважно себя чувствую, но вы поезжайте вместе, а я пойду домой. На воздухе мне станет легче.
Начался вынос гроба. Ольга Александровна вместе со всеми вышла на улицу. Похоронная процессия двинулась в сторону кладбища, а она – в сторону Арбата. Пройдя несколько шагов, оглянулась на дом, в котором могла стать хозяйкой. Не судьба. Больше она не придет сюда. На душе пусто и тоскливо. Но вместе с тем, как это ни обидно для памяти Анатоля, появилось чувство свободы. «Это и есть свобода от греха?» – подумала она и заплакала.
Юрий не потерял веру в победу. Свое плохое настроение он объяснял усталостью и зимним бездействием. Он старательно штудировал учебники, проходя краткий курс артиллерийского училища, и, подкрепляя теорию практикой, дежурил у орудий. Вместе с ним на наблюдательном пункте обычно находился командир батареи, который обучал его стрельбе и знакомил с азами телефонной связи, необходимой на фронте. С солдатами, большинство которых были среднего возраста, Юрий быстро сошелся. В свободное время он посещал их землянки, иногда играл с ними в карты.
Офицеры и командир батареи относились к нему хорошо. Только одному из старших офицеров, кадровику, не нравился демократизм Назарова в обращении с солдатами. Сам кадровик обращался с личным составом требовательно и строго, считая, что этого требует воинская дисциплина. Солдаты его боялись, уважали, но не любили. Подполковник Елизаров поддерживал тактику старшего офицера как оправдавшую себя.
На фронте было тихо. Лишь изредка противники вяло перестреливались. По вечерам офицеры, собравшись у горячей печки, играли в преферанс, курили, обсуждали газетные новости, ругали высшее начальство, травили анекдоты. Все с нетерпением ждали, когда закончится зима и с нею скучная позиционная война. И офицеры, и солдаты верили, что должно произойти нечто такое, что в корне изменит положение на фронтах.