Возвращение
Шрифт:
– Все такой же придурок, но себе на уме. Мама, что ему нужно от нас?
– Думаю, ничего, а вот нам без его рекомендаций никуда не устроиться. Ты уезжаешь, папа чего-то выжидает, а как жить?
Юрий не успел ответить, в столовую вернулся Николай Николаевич.
– И ты пойдешь к ним в такой жалкой роли? – напустился он на жену.
– Почему жалкой, Николаша? Ведь работала же я в лазарете…
– Сравнила! То была благотворительность. Поверь, Ольга, терпеть недолго. Европа не допустит распространения большевистской заразы.
– Папа,
– Раньше союзников сюда придут немцы, – упрямо твердил Николай Николаевич.
– И это говоришь ты – патриот и либерал?
– Что же остается? Большевистский хомут я не надену, как бы ни уговаривал ваш Марков. Я располагаю точной информацией: скоро Москва будет занята немцами. Наши генералы тоже не дремлют. Корнилов уже начал действовать на Кубани.
– И на генералов не надейся, – твердо сказал Юрий, – в их рядах нет единства. Чего добился Корнилов? Часть генералов переметнулась к Керенскому, и армия окончательно разложилась, теперь ее надо восстанавливать.
– Вот-вот, восстанавливай! Твоя поездка на фронт – глупость! Один раз бесцельно пролил кровь, а теперь за что и за кого готов сложить голову? Немцы все равно вас разобьют. Эх, сын!
Юрий промолчал, не хотел обострять ситуацию.
Через несколько дней он уехал на фронт.
Ольга Александровна и Марика поступили на службу.
В одно из воскресений к Марике пришла школьная подруга Бетси. Девушки давно не виделись. Марика теперь работала в Наркоминделе, и дома ее можно было застать только в воскресенье.
Они пили чай в комнате Марики, вспоминая прошлую жизнь, казавшуюся теперь далекой и прекрасной.
– Помнишь Бобби? – спросила Марика.
– Какого Бобби?
– Дымовского. Ну того, с моноклем, еще Бодлера у нас читал.
– Ах, Бобби! Конечно, помню. Такой чудак. Где он сейчас?
– Ходят слухи, его расстреляли.
– За что? – ужаснулась Бетси.
– Говорят, он был заговорщиком.
– Не смеши, Марика! Бобби – совершенно безобидный декадент.
– Такова революция: лес рубят – щепки летят, – Марика повторила фразу, которую постоянно слышала на работе.
– Зачем ты так, – упрекнула Бетси, – разве Бобби – щепка? Он был в тебя влюблен.
Обеим стало грустно. Помолчали.
– Как твоя служба? – спросила Бетси.
– Как будто ничего. Машинку вот освоила. С непривычки немного болят руки и спина. Привыкну. Работа на трех языках – не скучно. По крайней мере, живу самостоятельно, ни от кого не завишу. Мама тоже работает. Мы теперь – эмансипированные женщины.
– А твой папа?
– Продолжает загонять барахло.
– Мой отец занят тем же, – вздохнула Бетси.
– Да, веселенькое занятие нашли себе мужчины. Скоро папочка и нас с мамой «загонит». За меня, пожалуй, больше дадут, я ведь моложе.
– Ты все шутишь, Марика.
– Что ж мне, по-твоему, плакать? Уж лучше смеяться над жизнью, раз она оказалась такой сволочью.
– А где Юрий?
– Уехал на фронт защищать революцию.
– Разве нужно ее защищать?
– Одни говорят «да», другие «нет» – поди, разберись.
– Ну а как твои сердечные дела?
– Кое-что наклевывается. Поплавок уже подергивается, того и гляди на крючке окажется во-о-от такая рыбина, – Марика широко развела руки. – Я терпеливо жду. Пескари меня не интересуют.
– Что же это за рыбина?
– Один интересный брюнет! С каждым днем он становится все смелее. Вчера, когда я стучала на «Ундервуде», он, стоя за моей спиной, шепнул: «Марь Николавна, у вас очень красивые руки». Большевичок, небось, подумал, что осчастливил барыньку, а я небрежно так ему отвечаю: «Знаю». Он вскоре опять: «Марь Николавна, какая у вас изящная лодыжка!» – «Еще бы!» – говорю. – «Марь Николавна, у вас великолепная фигура!» – «Откуда вы это знаете, разве вы меня раздевали?» И смотрю ему прямо в глаза. Он покраснел, как девица, не знает, что ответить. Оказывается, во мне больше наглости. Так я развлекаюсь с партийным красавчиком.
Бетси понимающе подмигнула.
– Он твой начальник?
– Ну да.
– Большевик?
– Стопроцентный!
– Ты смогла бы выйти замуж за большевика? – в вопросе звучала смесь удивления и ужаса.
– Почему бы и нет, – с вызовом ответила Марика. – У него хорошее положение, симпатичный, молодой… конечно, «grand cou-cou» на идейной почве, но такое уж нынче время.
– Ты веришь, что большевик может стать тебе хорошим мужем?
– Все зависит от женщины. При «товарищах» пусть строит себе идейного, но дома, с женой, надо быть приличным человеком.
– И ты пойдешь на это?!
– И что? Я не хочу сесть в тюрьму или быть расстрелянной как «классово чуждая». Я жить хочу! Иногда мне бывает очень страшно… Бетси, советую и тебе подыскать высокопоставленного большевичка, пусть даже из жидов, раз уж они всех объегорили, тогда твоя жизнь будет устроена. У них сейчас мода на барышень из «бывших» – компенсируют прошлую ущербность. В общем-то, все мужчины одинаковы: из хама можно сделать джентльмена и наоборот. Разве не это происходит на наших глазах?
– У тебя есть такая возможность, ты работаешь, встречаешься с разными людьми, а кого вижу я?
– Поступи на службу, все лучше, чем сидеть дома и хандрить.
– Мама не разрешит, а то бы, может, и поступила.
– Маркс говорит: «Что такое мама, когда совершается революция?»
– Неужели так и говорит?
– Это уже афоризм.
Трудно было понять, шутит Марика или говорит серьезно. Впрочем, для Бетси это было неважно. Она знала, что скоро уедет в Латвию. Ее дед по матери – богатый промышленник в Риге, и он, конечно, не оставит своих родственников в беде.