Возвращение
Шрифт:
– А на что мы будем жить?
– Делать деньги можно на всем. Заработаем! Я хороший музыкант, на скрипке играю, как Паганини. Скрипка, кстати, у меня есть. А вы на чем играете?
– Немного на рояле.
– Нет, с роялем надорвемся. Будете играть на гармошке.
– Кто ж меня научит?
– Ну конечно, я, кто ж еще! В консерваторию поступать некогда.
– Интересно, сколько на базаре запросят за гармошку?
– На ваше счастье, гармошка у меня тоже имеется. Я позаимствовал ее в нашей батарее – не оставлять же врагу! Мы будем выступать в разных кабачках
Юрий задумался. Его мучили сомнения.
– О чем тут думать? – уговаривал Рубинчик. – Ведь мы отправляемся в путешествие. Посмотрим мир, увидим новые страны, а вернуться всегда успеем, мы же не старики. И момент подходящий, если вы не хотите принимать участие в общей сваре. Когда-нибудь этот бардак все равно закончится, но мы не упрекнем себя в убийстве соотечественников.
– Хорошо, я согласен. Своей идеи у меня все равно нет. И пусть наша одиссея начнется с мечты о возвращении, потому что, когда уезжают, зная, что больше не вернутся, – это бегство.
– Ну и баста! Или, по-вашему, аминь.
Рубинчик вынул из кармана карандаш, бумагу, смятый конверт и положил перед Назаровым.
– Теперь пишите письмо мамаше, чтобы она за вас не волновалась. Один из «наших» едет в Москву, так он передаст.
Юрий благодарно посмотрел на товарища. Потом взял карандаш и написал: «Дорогая мама! Не желая участвовать в гражданской войне, я решил временно уехать из России. Думаю, ты меня поймешь. Пробираюсь со своим другом в Константинополь. За меня не переживай, я здоров. Когда будет возможность, буду писать или хотя бы присылать открытки. Все будет хорошо. Целую тебя, папу и Марику. Ваш Юрий».
Написав адрес, он передал конверт Рубинчику.
Мечты Николая Николаевича о контрреволюционном мятеже, похоже, обрели конкретные черты. Россия раскололась на два лагеря – красный и белый. Новые варяги были призваны: вслед за гражданской войной началась интервенция войсками Антанты.
В один из дней Назаров сказал жене:
– Ольга, потерпи еще немного, скоро ужасу конец.
– Напрасно надеешься, – возразила она, – все теперь за Ленина.
– А вот и не все!
– Трезво взвесь: сколько их и сколько вас? Вы проиграете. Знаешь, я пришла к выводу, что мы сами во многом виноваты. Надо иметь мужество признать это. Вспомни, как мы ругали власть, о восстановлении которой сейчас молимся. У нас есть и другие провинности.
– Можно поинтересоваться, какие?
– Задумывался ли ты когда-нибудь о том, как мы жили? В деревне мы не вникали в нужды крестьян. В Москве и вовсе изолировались от простого народа. Кого мы знали? Только горничных, кухарок, лакеев, поваров – лишь тех, кто работал на нас.
Ольге Александровне хотелось поговорить с мужем по душам, как раньше, но он лишь досадливо пожимал плечами.
– Не понимаю, милая, откуда у тебя такие суждения? В каждом государстве существует классовое расслоение. Переход из одной общественной страты в другую возможен, но нужно доказать обществу свое право на более высокое положение: например, совершить подвиг, сделать открытие или еще что-нибудь значительное. В любом государстве имеется так называемая «элита» – цвет нации, ее соль. В России испокон эта роль отведена аристократам, интеллигенции. Они внесли наибольший вклад в достижения мировой цивилизации. Да, люди умственного труда имеют привилегии, но это справедливо. Их заслуги выше, это же азбучная истина!
– Мир изменился, а ты не хочешь этого признать. Народ создает новую интеллигенцию.
– Из иван егорычей?
– Хотя бы.
– Хорошо, пусть. Я все равно не откажусь от своих взглядов. И я должен сообщить тебе, что мне необходимо временно покинуть Москву.
– Ты уезжаешь? Куда?
– На юг, к Деникину. При нем будет сформировано всероссийское правительство, которое признают союзники. Милюков, Долгоруков, Набоков, Новгородцев и другие кадеты уже там. Медлить больше нельзя.
– Как можно верить генералам, проигравшим войну? Да они дважды изменники: сначала изменили Государю, потом Временному правительству. Изменят и в третий раз. Один Брусилов принял верное решение.
– Посмотрим, что он скажет через пять лет.
– Оставим Брусилова, – примирительно сказала Ольга Александровна. – Но и от союзников хорошего ждать не приходится.
Спасти Россию могут только сами русские, для этого надо объединиться с народом, а не воевать с ним. Потому народ и надеется на Ленина, что он обещает мир и землю.
– Не будем спорить, дорогая. Жизнь покажет, кто из нас прав. Я не зову тебя с собой, так как знаю…
– …что я не поеду, – договорила за мужа Ольга Александровна.
– Вот если бы Анатоль был жив, то он бы давно уже был там. Тогда не Марков, а Шумский был бы для тебя высшим авторитетом, и ты, конечно, поехала бы за ним куда угодно.
Ольга Александровна замерла. Муж впервые делал такое заявление. Пришлось взять себя в руки и стать в позу несправедливо оскорбленной женщины. Гордо вскинув голову, она ответила:
– Напрасно ты так думаешь, Николай. И Анатоль не поколебал бы моих убеждений, он тут вообще ни при чем…
– Пожалуй, Юра оказался мудрее всех, уехав за границу, – закрыл тему Николай Николаевич.
– Я тоже рада, что он избежит участия в гражданской войне.
– Он вернется в свободную от большевизма Россию. Через какие-нибудь полгода я тоже вернусь к тебе вместе с Добровольческой армией. Будет восстановлена единая неделимая Россия и прежняя жизнь. У нас будет такая же республика, как во Франции, – убежденно говорил Назаров.