Возвращение
Шрифт:
– А это и не репродукции, – засмеялась Надежда Петровна, – это все подарки. И вы знаете, я тоже слабый ценитель. Я воспринимаю картину всю целиком. Как-то не умею я по частям разглядывать. Не научилась. Надо мной друзья смеются. Да, и пусть смеются.
Вот это, где зима – это работа Юлия Клевера, а вот эта, как будто в дымке – это Куинджи, а это – берег моря – работа Батурина. Странное время было. Они были немодными. Что-то творилось
Странное время было. Отголоски и сейчас можно встретить. Я когда вижу или слышу голоса оттуда, мне кажется – эхо отзывается. Как много всего непонятного, непознаваемого всего было.
Машенька, а ведь когда -нибудь с годами, возможно, и наше время назовут непонятным? Не хотелось бы. Ведь судьбы людей в истории, как кирпичи в кладке дома, перекрывают друг друга, стыкуются, образуя удивительные формы. И попробуй – убери хоть один – нарушается гармония, красота.
Маша слушала тихий говор хозяйки, разглядывала картины, и ей казалось, что она уже видела и эту степь, и этот ручей, пробившийся сквозь снег в овраге и этот лес, покрытый золотом и светом осени.
– Маша. Пока нет Сергея скажите мне – «Как Вы считаете, сколько лет было Татьяне Лариной?» Мне всегда хотелось кого -нибудь спросить об этом, но знаете... как-то было неудобно, – Надежда Петровна чуть наклонилась к столу.
– Я Вам тоже скажу по секрету, Надежда Петровна. Я интересовалась этим, – Мария, с улыбкой, посмотрела на неё, – и тоже взвешивала все аргументы.
Решила для себя – на Татьян день ей исполнилось четырнадцать. В январе, когда была дуэль, Ольге было двенадцать. А в момент знакомства её с Ленским, возможно, – одиннадцать, – улыбнулась Мария.
– Вот! Вот! И я так всегда считала. А сказать некому. Я даже для себя думала – пусть восемнадцать... Пусть! А Володя-то погиб! Какие все юные...
... Как хорошо, что Вы с Сережей пришли, – Надежда Петровна откинулась на спинку стула. – Вот! Ах, Ленский... Ах, Володя... Хотя Чацкий влюбился в Софью, когда той было четырнадцать. А про Лауру и Петрарку... Да!
...А у вас есть... А кто Ваши родители?..
– У меня есть мама, папа и сын – Миша. Очень взрослый мальчик, – сказала Мария, насторожившись.
– Миша! У меня тоже сын – Миша. И тоже очень взрослый мальчик. И очень занятый. И знаете... я скоро буду прабабушкой...
...А мать Гоголя обвенчали в четырнадцать лет... – сказала Надежда Петровна, думая о чем-то своем.
...Машенька... милая, а Вы интересовались декабристами, а?
–
– А вот... – Надежда Петровна понизила голос, – дело ли было то, что они планировали распустить армию и дать право отделиться любой губернии от империи? Ох, не дело! Ох, уж эта Великобритания... Что же это им Россия покоя не дает? Неужели стыд за то, что они колонизаторы, а в России не было рабов? Такое бывает. Бывает, что не любят за то, что другой не такой же как ты.
Ах, Великобритания, – островок в океане.
Она замолчала ненадолго.
– Мне кажется, что тут, что-то недодумано ими. Мальчишество или заговор против Родины? А?.. И вот это... – натворить дел, а потом просить пощады... Как-то не по–мужски... Жалко мальчишек. И девчонок их жалко. Да и родителям несладко было... И солдат жалко. И опять, как всегда в истории, «для себя чужими руками...»
... Машенька... Я видела у Вас в формуляре воспоминания Александры Осиповны Смирновой–Россет. Как Вам показалось – Пушкин грустил, когда читал стихи Лермонтова?
– Надежда Петровна, мне показалось, что он что-то предвидел, коль жалел, что того не сослали в деревню, от греха подальше, как его самого когда-то.
– Вот! Вот, и мне так показалось. Я долго искала, что же мог читать Пушкин у Лермонтова... Вот! Вы это хорошо сказали – «что-то предвидел»...
А он ведь его не видел. Глаза... Ах, как плохо и несуразно получилось, что Пушкин не видел глаз Лермонтова. Как жаль... Как для нас всех плохо это...
А как бы было интересно взглянуть на них рядом! Оба невысоки, дерзки, обижены, некрасивы и любимы...
Машенька, а Вы знаете, что я поняла? Я поняла, что с годами больше и сильнее жить хочется.
Машенька, а как Вам в моей фразе слово «больше»? Согласитесь – так говорят только с очень близкими людьми. Только с близкими людьми...
– Да. У Вас очень хорошо! И чай у Вас необыкновенно вкусный, – тихо сказала Мария.
– А Сереже с нами не скучно?
– Думаю, что «нет». Мне показалось, что он обрадовался, что может Вам помочь.
– Вы приходите, приходите к нам, – напомнила Надежда Петровна. – Машенька, а Вы смогли бы принести мне фотографии своих родителей. Мне очень интересно. Вы знаете, я ведь такая любопытная! Я всегда была очень любопытной. Меня даже папа иногда называл Варварой. Ну, это та, которой за любопытство нос оторвали.
Они засмеялись.