Возвращение
Шрифт:
– Машенька! Ну, что же Вы!.. Оденьте то белое платье. Его так не хватает здесь.
Маша вышла в зал, достала длинное белое платье с глубоким вырезом, которое ей очень понравилось и она, поддавшись настроению, купила.
Было так непривычно вот так... Просто так одеть платье, которое вряд ли могло когда ей понадобиться...
– Машенька, вы так долго... – раздалось из кабинета.
...Надежда Петровна стояла напротив зеркала
– Идите сюда, – она сделала приглашающий жест.
Мария встала рядом.
Они смотрели на себя в зеркало и молчали.
– Машенька, я не знаю – куда деть руки. Они мне мешают, – шепотом сказала Надежда Петровна.
Маша посмотрела вокруг. На столе лежала какая-то книга с длинной и широкой закладкой. Она подошла к столу, взяла книгу, открыла на заложенной странице. Это были стихи. На английском языке на светло коричневой тонкой бумаге. На закладке было написано – «Идя упруго по стреле дороги жизни, поверни...»
«Джон Донн» – прочитала Мария на обложке.
Вспомнилось – «Трудно звездочку поймать, если скатится за гору...»
Она закрыла книгу и подала её Надежде Петровне.
Та взяла её. Сначала положила на сгиб руки. Потом прижала к груди и застыла.
Мария подошла к окну и смотрела на неё. Она видела, что та смотрит на неё через зеркало.
– Машенька! Как грустно. Почему художники не пишут картин, на которых две женщины? Почему им надо либо одна, либо семь. Что с ними?
Мария подошла и встала рядом.
– Возможно, они не видели двух женщин, которым нечего делить?.. – сказала Мария. – Хотя есть и у Малевича, помните где-то в березовой роще, и у импрессионистов – где-то там – на склоне луга в цветах.
– Машенька! Я сяду. Что-то мне как-то не по себе. Много впечатлений. Что-то я сегодня... Так все неожиданно... и прекрасно.
Мария встала к окну и смотрела на зеркало.
– Ой! – встрепенулась она. – Надежда Петровна, а можно я вас сфотографирую. У меня с собой оказался фотоаппарат.
Не дождавшись ответа, она выбежала в гостиную и вернулась с фотоаппаратом.
Бегая вокруг стола, она старалась снять и зеркало, и кресло с хозяйкой, и чтоб отражалось окно, перерезанное шторой, приоткрытую форточку, в которой отражалась соседняя крыша с какой-то башенкой.
– Машенька! Сядьте рядом!
Надежда Петровна положила руку на высокий подлокотник.
Мария присела на него.
– Машенька. Я вспомнила, где я все
Помните – он тогда увлекся кубизмом. Не смог сдержаться и бросил гибкую линию. Не удержался. Не смог. И такая чистая нота... Такой чистый звук издалека. Через хаос, крыши. Там ещё были кресты, или мне уж теперь кажется... Чисто. Нота. Как скрипка застыла...
...Ах! Он в это время же дружил с Модильяни. Ах! Этот Модильяни! От него постоянно столько шума. Одни вопросы – и никакого мнения.
А ведь Диего после этой картины сказал, что он не верит ни Богу, ни Пикассо.
А Фрида Кало так и не поняла. Женщины, женщины... Причем здесь... А у него две!..
Машенька! Надо всегда рожать девчонку. Мальчишки они как кусок камня. Все такие неровные, острые, тяжелые и... Что с ними не делай, как ни шлифуй, максимум что можно получит – это кирпич. Такой же острый тяжелый и шершавый. И не знаешь, что с ним делать. Только знаешь, что выкинуть нельзя.
...А я правда на прабабушку похожа?
– Похожи! – улыбнулась Мария.
– И ты туда же. Я ведь почему отругала Володю? Он мне однажды сказал – «Вы лет на сорок помолодели!» И как тебе это?
...Всё у него на пределе. Все у него не как у людей. У этого Модильяни...
Что за народ?
В гостиной зазвонил телефон. Мария побежала и взяла его.
– Маша, я внизу, – говорил Сергей.
Мария вернулась в кабинет.
– Звонил Сережа. Он внизу ждет меня.
– Вот и славно. А то мне как-то тревожно.
Вы не забудете, что завтра в три я буду ждать вас. Правильнее – «Я с трех часов буду ждать вас».
– Я буду. Сережа тоже постарается, но для него это новость.
– Мы соберемся в три. Я, Верочка, вы с Сережей. Мы будем печь печенье. Сережа будет делать то, что хотел, за компьютером. В шесть придут друзья. В доме будет пахнуть ванилью. Потом мы будем сидеть за столом все вместе.
– Побегу.
Ой! Переодеться же надо!
– Зачем? – Надежда Петровна стояла и смотрела на Марию.
– Так как-то... в этом платье и в сапогах... и в этой коротенькой дубленочке...
– В сапогах – это да! В дубленке – терпимо!
Он же на машине. Одевай мои туфли. Скажешь – спешила...
Надежда Петровна улыбалась.
– А и правда! – Мария рассмеялась.