Возвращение
Шрифт:
Узенькие ладошки легли на живот Теодора.
И с них полился свет.
Теплый, ласковый, золотистый, он впитывался в кожу, проникал внутрь, и Руди ЗНАЛ. Каким-то внутренним чутьем понимал, ЧТО происходит сейчас.
Затягивается страшная рана.
Соединяется разрезанный кишечник. И зловоние пропадает…
Сколько это длилось?
У кого другого спросите, Руди бы век не ответил…
Час? Секунду?
Не понять.
Было – и закончилось.
Теодор протяжно выдохнул и открыл глаза. И увидел над собой светлое женское лицо.
– Ангел?
Девушка
– НЕТ!!!
Взвизгнула – и кинулась в темноту быстрее лани. Только юбка за углом мелькнула.
Теодор опять глаза прикрыл и, кажется, сознание потерял.
– Что это было? – очнулся Дрейве.
Вместо ответа Руди показал ему кулак:
– Что было, что было… ничего не было, ты понял?! Или за рану царевича отвечать хочешь?
Дураком Якоб отродясь не был, сообразил быстро.
Ага, поди расскажи кому.
Винища нажрались до изумления, царевича Теодора споили, потом потащились все вместе к непотребным девкам, по дороге тати напали, но татей порезали. Правда, царевича не уберегли.
Но тут мимо проходила – кто?
А правда, кто это может быть?
Неизвестно кто, которая царевича вылечила золотистым светом… да что уж там! Святая, которая сотворила божественное чудо, не иначе!
Сотворила она его и убежала. Благодарностей не захотела, видать.
А потом расскажите все это государю Борису. И вдове государыне Любаве, которая Борису мачехой приходится, а Фёдору матушкой родной, ага.
Вот вам благодарность-то выразят! Вот за вас порадуются-то! Костей не соберете на дыбе!
Якоб это понял быстро.
– Теодора не надо оставлять здесь. Надо перенести его… куда?
Рудольфус огляделся.
Куда-куда… о, в этой ужасной Ладоге везде заборы! И везде замки! То ли дело в его родном Лемберге, можно спокойно постучать в дверь любого дома – и тебе откроют, или хотя бы выломать ту дверь… [7] .
А тут…
И все темно, и глухо… а попробуй на чужое подворье зайди! Тут тебе и собаки обрадуются, и холопы с дубьем… сначала вломят, а уж потом будут спрашивать, кто ты таков.
7
Кстати, да. В Европе дома строились в ряд, вдоль улицы. А на Руси предпочитали оградить свое домовладение забором, а дом поставить в глубине двора.
Или нет?
Откуда доносится этот лязг? И шум?
О, слава богу!
– Стража!!! СТРАЖА!!! СЮДА!!!
Устя летела домой быстрее лани. И ругательски ругала себя.
Дура!
Устя, ты дура!
Ладно, ты не узнала Истермана! В широкополых шляпах, в плащах, они сами на себя не были похожи! Но ты хоть могла посмотреть, кого начинаешь лечить?!
Как, КАК можно было не узнать Фёдора?!
Как внутри тебя ничего не толкнулось?
КАК?!
Хотя все просто. Иноземная одежда, лембергцы рядом, опять же, второй из лембергцев поддерживал раненого за плечи, не давал опустить голову
Тело?
А видела она то тело хоть раз?
Муж к ней приходил в полной темноте, все свечи тушили – грех это, смотреть друг на друга. Она вообще в рубашке лежала…
Как она могла что-то узнать?
Ну спасибо, богиня, за подарочек!
То есть прости, матушка. Сама я дура! Но знала бы – никогда б лечить его не взялась! Сколько б сейчас узлов разом развязалось!
А она дура, ДУРА!!!
Если еще и попадется сейчас…
Не попалась.
И домой вернулась потихоньку, и в калитку проскользнула, и в светелку свою тоже пройти смогла, Аксинью не потревожила.
Лежала, смотрела в темноту, боролась с горькими воспоминаниями. А те накатывали, захлестывали…
Рудольфус Истерман.
Небогатый лембергский дворянин, то ли третий, то ли четвертый сын Адольфуса Истермана, был выпнут любящим батюшкой за порог с наказом делать себе карьеру.
Сделал.
Да так удачно, что вся семья Истерманов чуть изгоями не стала. Это уж Устя потом дозналась.
Так-то Рудольфус всем говорил про любовь к молодой девушке, которую отдали замуж за злобного старика, про месть рогатого мужа…
Можно и так сказать. Для затравки.
И девушка была, и рога были, но кое о чем Рудольфус умолчал.
К примеру, о том, что подбил даму бежать с собой. Что предложил ей ограбить супруга, который, будучи министром иностранных дел, имел в сейфе много интересного и полезного, что договорился с послом Франконии, коему и хотел отдать документы в обмен на убежище. Что в самый неудачный момент прибежал рогатый муж, коего Рудольфус приветил канделябром по затылку. Но бесшумно не получилось, на шум начали сбегаться слуги, старший сын покойного, который жил с отцом и мачехой, поднялся шум, Рудольфус был вынужден убегать, отмахиваясь тем же канделябром от вовремя спущенных собак…
Какие уж там документы!
К вдове проявили снисхождение и упекли в монастырь. В конце концов, баба – дура, это ни для кого не новость. А эта еще и от молодого мужика одурела.
К Рудольфусу снисхождение не проявили бы. Скандал разразился страшный, так что красавчик Руди отлежался у одной из любовниц, пока не зажила погрызенная задница, а потом решил уехать из Лемберга.
А чтобы не с пустыми руками, так, на дорожку, все же ограбил того самого старшего сына убитого. Классически так.
Кошелек или жизнь, дорога, черный платок на морде…
Кошелек и горсть драгоценностей он получил, на дорогу до Россы хватило. Это уж Устя потом узнала. Девкам такое не рассказывают, а зря.
Вот что девки видят?
Золотые кудри, свои, не парик какой, плесенью траченный. Громадные голубые глаза чуть навыкате, учтивое обхождение, красивое лицо, очаровательную улыбку… и тают, тают…
И сами собой в штабеля укладываются. И готовы на все для такого обходительного кавалера. В Россе-то Истерман так и жил за счет игры и баб. Потом уж…