Возвращение
Шрифт:
Устя невольно завертела головой, стараясь отыскать ночного певца. И нашла, что удивительно.
Соловей устроился на ветке дуба и пел так, что дух захватывало. И был он при этом совершенно белым.
Или луна так на перьях отливает?
Устя об этом не думала, она шла вперед и вперед.
И снова споткнулась, упала, выходя на поляну. Совсем небольшую, круглую – и береза на поляне. Да какая!
Сразу видно, она еще государя Сокола помнит. И до того сколько веков встретила?
Толстенная, мощная, покрытая
Устя согнулась в поклоне, да так, что носом чуть в траву не уперлась.
– Богиня…
И словно эхо ей ответил тихий голос:
– Богиня!
Только вот чувства разные были. Устинья перед рощей благоговела. А с той стороны ужас в голосе чувствовался, да какой!
– Кто тут?
Устя оглядывалась. Говорить? Бежать? Делать-то что?
– Это я.
Одетая в простую рубаху и ярко-зеленую поневу, на Устю смотрела женщина.
Молодая? Старая?
Лицо с морщинками, а глаза молодые, яркие, зеленые, даже в темноте видно. Такая искристая зелень, как у кошки, даже светится немного.
Фигура женская, и движения совсем легкие, девичьи.
– Кто ты? – Устя спрашивала требовательно. Разные люди приходят к богине, да и слуги ее… Волхва это? Или пока еще помощница? Или кто-то еще? Не очень Устя во всем этом разбиралась…
– Я просто служу Живе.
– Ты волхва? – Устя и не сомневалась. Она имеет право спрашивать.
– Да.
– Я… я пришла не просто так. Мне приказала прийти сюда одна из Беркутовых.
– Кто?
– Прости. Я не могу назвать ее имя.
– Я тоже Беркутова, – тихо сказала женщина. – Добряна меня нарекли.
– Устинья я. Заболоцкая.
– Не боярышня ли?
– Неуж так мой род известен?
– Прабабка твоя, Агафья, мне ведома. Волхва она, и не из последних.
Устинья кивнула:
– Вот. А со мной… я не знаю, что со мной случилось. Но волхва сказала мне сюда прийти. Здесь ответ искать.
Добряна, видимо, успокоилась, плечи опустились, посох исчез куда-то… когда он и появился-то? Устинья даже и не заметила.
– Что ж. Проходи, Устинья. Будем искать. Прости, не признала я в первую минуту.
– Я… со мной не так что-то?
Устя невольно руку к груди поднесла. Там горел крохотный черный огонек. Такой теплый. Такой…
Настоящий.
– Не совсем так, как надо бы. Но мы смотреть будем. Думать будем. Ты проходи… сестра.
– Сестра?
Вот уж чего не ожидала Устинья. Разве… и так бывает?
– Все мы сестры. – Женщина коснулась груди. Ровно там, где и сама Устинья ощущала тепло. – Все родные. Меня богиня давно уже позвала, а тебя, смотрю, только что? Может, день-два?
Устя кивнула.
Двадцать лет назад? Двадцать лет вперед? Не важно, богине виднее!
– Недавно.
– Но не для служения, это я вижу. Ты меня не заменишь, у тебя
Устя снова кивнула.
Ей хотелось бы остаться в роще. Сесть под березу и сидеть, слушать соловья, ни о чем не думать, никого не видеть – все устроится само?
Не устроится.
ОН умрет. И все будет плохо, и темно, и не нужно. Никому не нужно, и ей в первую очередь. Устя не сможет здесь остаться. Она обязательно уйдет. Но…
– Я просто пришла к Богине. Или за помощью. Я уж и сама не знаю.
– Не печалься, все образуется.
От руки волхвы шло тепло. Оно успокаивало, прогоняло мятежные мысли, заставляло дышать полной грудью. Мимоходом кольнуло горячее в колене, Устя даже охнула, но тут же успокоилась.
– Себя мы вылечить не можем, а вот другим помочь проще. Друг другу особенно. Сила в нас общая. Если ты ее уже приняла, дальше легче будет. А вот те, кто богиню не принял, тех лечить сложнее. Закрываются они, сопротивляются. Я уж молчу про крещеных. Чужое… оно завсегда чужое.
– Я тоже крещеная.
– Нет. Ты умершая.
– Я?! Я… кто?! – Вот теперь Устинья и испугалась. Чуть не до медвежьей болезни, до дрожи в коленях, до крика. – К-как?!
– Неведомо мне это. Ты пришла, я силу твою почуяла. – Волхва головой качнула. – Я думала, ты с недобрым… сила твоя хотя и от Живы, да словно через смерть прошла. Но не колдовка ты, тех бы я сюда и не подпустила. Да и не подошли бы они сюда.
– Колдовка?
– Наш дар от Живы, их – от Рогатого. Наш дар врожденный, из ладоней Матушки, их – чужой кровью и болью выкупленный. Наш к Живе уйдет, их дар передать требуется.
– Понимаю. – Устя и правда понимала, о чем речь. – Но что с моим даром не так?
– Посмотри на меня, Устинья. Внимательно посмотри, вот сюда. Что видишь ты? Что чувствуешь?
Ладонь волхвы коснулась того места, в котором огонек грел.
Устя и пригляделась.
В этом месте как-то все легко получалось. Не училась она такому никогда, а все ж поняла.
– Светлый он. Ровно солнышко. И теплый.
– Испокон веков мы лекарки. Жизни спасаем, черное колдовство снимаем, болезни рассеиваем. Род – меч, Жива – щит. Сколько воин без защиты сделает? Да ничего, впустую все! А и щит один, без клинка, тоже не поможет от врага защититься.
– Понимаю.
– А твоя сила – другая она. Изначально как наша, а сейчас что получилось, не знаю. Согласна ты, чтобы я посмотрела?
– Конечно. Для того и пришла.
– Иди тогда к березе.
Устя даже и не оглядывалась.
ТАКАЯ береза здесь одна.
Громадная, раскидистая, толщиной, поди, в четыре ее обхвата, но не корявая, а гладенькая, ровненькая, стройная. И корни выпирают.
И соловьи в ветвях поют. И сомневаться тут нечего, идти надобно.
Откуда-то изнутри, искреннее, истинное выплыло.