Возвращение
Шрифт:
Исконно-то ее сила к лечению тянулась, но, пройдя через ярость, через боль, через смерть, потемнел целительный огонь. Просто такое редко бывает, чтобы человек уходил – и с того света силой ненависти вернулся. Устинья одна, может, и не одолела бы. А с Вереей на двоих у них и сил, и гнева лютого, подсердечного с лихвой достало.
– Можно узнать попробовать. Но это мне уехать придется.
– Надолго?
– Надолго, внученька, – ехидно ответила Агафья. – Но не сразу. Вот как санный путь ляжет, так и соберусь в дорогу. А до той поры тобой займусь. А
– Не умею, – вздохнула Устя. – Только и могла, что свою силу ей переливать да следить, чтобы усвоилось.
– То-то ей небось и плохо было. Голова кружилась, все тело ныло.
– Было. Последнее время лучше стало.
– Потому как ты неправильно поступала. Ты ей свою силу отдавала.
– А надо было не так?
– Конечно нет. Сила Живы-матушки весь наш мир пронизывает, она вокруг нас, она в каждом глоточке воздуха, в каждом солнечном лучике. Когда ты своей силой начнешь лечить или разить, истаешь в считаные часы. А когда ЕЁ силу берешь и человеку отдаешь… понимаешь, дитятко неразумное?
Устя понимала. Но…
– Научишь меня? Бабушка?
– Научу, конечно. И как с миром сливаться, и силу эту видеть, и очищать ее, и через себя прогонять – всему научу. С завтрева и начнем.
– А батюшка с матушкой против не будут?
Агафья только фыркнула:
– Не будут. Знают они, кто я такая… только для всех приболела я, вот и к вам приехала. Чтобы ты за мной доглядела какое-то время.
Устя только плечами пожала:
– Поверят ли?
– Кому хочется, те поверят. Да и ни к чему болтать. Род у нас старый, сила в девочках вспыхивает иногда, поймут твои родители. Никуда не денутся.
Устя медленно кивнула:
– Сила… откуда она в нашем роду?
– А вот так. Когда государь Сокол на Ладогу пришел, с ним и твой предок был. Велимиром его здесь прозвали, а старое имя он отринул. Так получилось, полюбил он. Встретил в лесу да и полюбил волхву.
– Ой…
– То-то и оно. Богиня бы этот союз не благословила никогда, случайность помогла. Налетели на святилище степняки. Они и сейчас иногда нас беспокоят, а уж тогда и вовсе зверели от крови. Налетели, священные деревья порубили, воинов стоптали, жриц хотели в полон увести. Предок наш на то время рядом был с дружиной. Кинулся в бой, своих людей положил, сам едва с жизнью не расстался, но отстоял правду. И святилище спас, и волхвиц. Уж потом его в святилище выхаживали. И дала Жива свое благословение. Он кровь за нее пролил, он за любовь едва с жизнью не расстался, грех такому мешать. Ушла наша прапрабабка из святилища… а вот сила в ней осталась. Кровь осталась.
– И проявляется.
– В нас всех она есть. Всех, кто от нашего корня идет. В отце твоем, брате, сестрах. Просто в ком-то она вспыхивает, а в ком-то так и спит. Годами спит, десятилетиями. А в момент опасности просыпается, поет, зовет за собой.
Устя подумала, что у нее так и вышло. Куда уж опаснее.
– А бывало так, что нашу кровь другие люди пробуждали?
– Всякое
Уже умерла.
И Устинья, и Верея… обе они там остались, черным пеплом осыпались. Только не расскажешь о таком. Никому.
– Я не буду, бабушка. Я просто… для знания.
– Для знания надобно. А делать… лучше такое не делать, пока перед тобой выбор не встанет: жить или умереть. Я уж думала, в нашей крови сила окончательно уснула. Раньше на два поколения одна волхва была, а то и в каждом поколении. А сейчас… прапрабабка я тебе. И то не впрямую, между нами четыре поколения пролегло. Я уж и не надеялась.
– Ты меня… почуяла?
– На таком расстоянии я ничего не почувствую. Мне матушка Жива привиделась, сказала к тебе ехать. Я и собралась тотчас. Так-то я бы в осеннюю пору дома сидела, не грязь месила. А то пришлось ехать. Повезло – быстро домчались. Матушка благословила, не иначе.
Устя с благодарностью подумала о богине:
– В святилище бы еще раз сходить.
– Сходим. Обязательно сходим, Устюшка. А сейчас садись, буду учить тебя правильно дышать.
– Дышать?
– Дышать, двигаться, силу свою собирать вот здесь… – Сухой старческий палец коснулся лба, потом сердца и солнечного сплетения. – Это не все точки, но начинать с них надо. Научишься, потом по телу силу разгонять будем. И далее…
– Я ее здесь чувствую. – Устя прижала руку к сердцу. Туда, где грело, жгло, пекло…
– Это хорошо. Но мало. Учиться все одно надобно. У тебя одной сила проснулась?
– Вроде бы да.
– Аксинья что?
Устя пожала плечами:
– Я за ней ничего не приметила. А так – кто знает?
– Хорошо. На нее я потом посмотрю. А ты садись ровно, спину выпрями и делай вдох. Вот этим местом. – Сухая ладонь легла на живот, показывая, какие мышцы надо напрягать. – На четыре счета. И выдыхать так же будешь. Будешь сейчас сидеть и дышать, поняла?
Устя кивнула. И, закрыв глаза, сделала первый правильный вдох.
Учиться.
В этот раз она не останется безоружной!
У царицы Любавы слово с делом не расходилось. И сына, который заглянул в терема, она поймала мгновенно.
Как тут не поймать, когда о каждом его шаге сорок человек доложат? А еще сорок просто добежать не успеют. Это ж дворец, здесь на каждом шагу слуги, холопы, стражники…
Фёдор как раз две мошны собрал для сестер Элизы, как к нему матушка пришла.
Сама пожаловала. Не к себе позвала, лично явилась.
– Феденька, сыночек любимый!
Фёдор обернулся к матери и заулыбался.
Любит его матушка. Любит. И он ее тоже.
– Маменька.
Чтобы поцеловать чадушко, Любаве пришлось на цыпочки встать, а сына за вихры потянуть. Вымахал, оглобля.
– Феденька, поговорить с тобой хочу. Посидишь со мной?
Ага, посмотрел бы Федя на того, кто вдовой царице откажет. Опасно это…
– Конечно, матушка. О чем разговор пойдет?