Возвращение
Шрифт:
И есть у княжны еще одно достоинство.
Кажись, бесплодна она.
Борис аккуратен, но в молодости пару детей от одной из девок прижил. Жениться на ней не мог, отец не дал позволения, а потом и затухло там все. Девка замуж вышла, муж ее детей как своих принял. И от первой жены он ребеночка ждал. Так что Борька-то может.
А жена его?
Но Любаве то на пользу было.
Детей законных у Бориса нет. А наследник его кто?
Правильно, ее Феденька.
Случись что с Борисом, кто на трон
То-то же…
А если Феденька женат будет, да с детьми, оно еще и лучше получится. Так что вдовая царица отправилась к пасынку.
Тот как раз послов франконских проводил и отдыхал от дел государственных. Вот и вошла Любава, брата с собой взяла для убедительности.
– Боря, дня доброго…
– И тебе, Любава Никодимовна. Поздорову ли?
Обижало Любаву и то, что Боря ее никогда матушкой не звал.
Отец на него ругался, требовал, да Боря уперся. Мол, ты, батюшка, хоть шесть раз женись, коли захочешь, а только мать у меня одна. И родина тоже одна.
Иоанн махнул рукой да и отступился. Любаве обидно было, но не намного она была старше пасынка, так что смириться пришлось.
Сейчас уж Боре к сорока годкам, а деток-то и нет. Может, и не будет…
– Поздорову, – принужденно улыбнулась Любава. – Что послы?
– Послы… да всегда у них одно и то же на уме. Как бы им чего получить, а платить не хотят. И все норовят нашими руками жар загрести. Просят вот полк к границе выдвинуть. Они, вишь ты, с Джерманом сцепиться хотят, вот кабы мы полки к границе двинули, так джерманцы на нас бы отвлеклись, а франконцы бы им в тыл и ударили.
– А ты что же?
– Перебьются. Пусть сами грызутся. Кто на Россу пойдет, того мы всем миром встретим. А в их дрязги лезть, что кошек по весне растаскивать. Кроме царапин и визга – никакой прибыли.
Любава только хмыкнула.
Так-то она и сама была схожего мнения. Сами пусть разбираются. Или платят вперед.
– Может, и верно, Боря.
Царь только рукой махнул:
– Ты, царица Любава, ко мне о Франконии поговорить пришла?
– Нет, Боря. То есть и о Франконии тоже. Фёдор хотел бы в Лемберг поехать, поучиться, а потом, может, и во Франконию съездит?
– Чему он там учиться собрался? – поднял брови Борис.
Любава только вздохнула.
Нет, не в отца пошел пасынок. Не в отца.
В первую его супругу, Настасью…
Та, говорят, была статной, с волосами цвета каштана и голубыми глазами. И сына родила – как в зеркале отразилась. Высокого, широкоплечего, глаза голубые так и сияют, волосы волной каштановой на плечи падают. Он и сейчас-то собой хорош, а в юности и вовсе был погибель девичья.
Окажись он чуть постарше…
Ах, где там Любавины шестнадцать лет!
Ей шестнадцать тогда и было, Борису десять всего, мальчишка. А упрямый, решительный, характерный.
Вторую жену отца, говорят, любил, дочек ее как сестер принял, а к Любаве изначально относился с опаской и презрением. Этого женщина ему и по сей день не простила.
Если б не он…
Да что уж теперь вспоминать, дело делать надобно.
– Естественным наукам хочет поучиться Феденька. Может, год или два пожить в другой стране.
– Нет, – жестко приговорил Борис.
И так это сказано было… нет – решительное и окончательное. Но Любава все же поспорила:
– Боря, так что плохого-то? Пусть съездит, ума наберется. Опыт получит…
– Нет, Любава Никодимовна, и не проси. Не пущу я его. Федя – мой наследник, а чему там хорошему ребенка научат? В той Франконии да Джермане?
– Так ведь и полезного у них там много, разве нет?
Борис только головой покачал:
– Любава Никодимовна, ты вроде как баба умная, что ж ты такое говоришь? Всяк кулик свое болото хвалит, всяк иноземец свою страну выхваляет. Да так, что кажется, молочные реки там, кисельные берега. А на деле – врут они. Бессовестно и не краснеючи.
– Боря, так-то оно так, но ведь и университеты там, и профессора…
– Того добра и у нас хватает. Еще государь Сокол завещал – никогда детям иноземных наставников не нанимать. Никогда детей на чужой земле не учить. Потому как это уже чужие дети будут. Чему из наук их обучат, еще неясно, а вот презирать все росское да хвалить иноземное – легко.
Любава хмыкнула:
– Федя уж не мальчик.
– А что ж он сам ко мне не пришел? Маменьку послал?
– Федя и не знает, что я пришла, – не стерпела Любава.
– Тем более. Вы так Федю без него и жените, и с его женой в постель ляжете.
И посмотрел так, с намеком, на царицыного брата. Данила застеснялся, покраснел и за сестру спрятался.
Вот ведь…
Не любил он Бориса и побаивался. Еще с того времени, как пришел во дворец, к любимой сестричке, а Борис, тогда еще царевич, его поколотил крепко и в лохани для лошадей искупал.
За дело. За хвастовство и глупые речи. Но все равно вспоминать неприятно.
– Да что ты говоришь, бесстыдник! – вспыхнула Любава.
Борис неприятно хмыкнул:
– Ты, Любава Никодимовна, не отвлекайся. Фёдора я никуда не отпущу. Ты женить его еще не надумала?
– Надумала бы, да он против, – махнула рукой царица. – Прямо хоть ты сама приглядывай.
– Ну и приглядывай. Я прикажу – женится. Пора ему остепениться, а не по иноземцам бегать.
Любава только поклонилась;